Глиняная Библия

– Она не довольствовалась, как я, лишь тем, что ей удалось выжить, и во все совала свой нос. Она вышла из тюрьмы несломленной – так и осталась анархисткой. Бабушка организовывала тайные собрания, переходила французскую границу туда и обратно, чтобы доставить в Испанию антифранкистские листовки и брошюры, а заодно чтобы встретиться с опытными диссидентами. Я тебе расскажу об одном случае. В пятидесятые-семидесятые годы во всех кинотеатрах Испании перед тем, как начать крутить фильм, показывали киножурнал о достижениях Франко и его министров. Мы тогда жили в Матаро – это город неподалеку от Барселоны – и там был летний кинотеатр, в котором мы смотрели фильмы на открытом воздухе и при этом лузгали семечки. Как только на экране появился Франко, моя бабушка закашлялась, плюнула на пол и тихонько пробормотала: «Они считают, что победили нас, но они сильно ошибаются. До тех пор, пока мы способны думать, мы – свободные люди». Затем она высоко подняла голову и сказала: «Мне они – не указ». Я с ужасом посмотрела на нее, ожидая, что нас вот-вот заберут. Однако ничего не произошло.

– Когда мы приходили повидаться с тобой, она всегда принимала нас очень радушно и никогда ни о чем не спрашивала Мне запомнилось, что у нее были черные волосы и она связывала их в узел на затылке, а еще что у нее все лицо было в морщинках. В ней чувствовалось столько достоинства…

– Она знала, что мы обсуждали и о чем договорились, знала о нашей клятве. Она никогда меня не упрекала в том, что я в этом участвую, и лишь сказала мне, что сделать задуманное нужно с умом, не поддаваясь слепому гневу.

– Не знаю, получится ли это у нас.

– Мы попытаемся, Карло, попытаемся. Думаю, что мы приближаемся к развязке, и нам все-таки удастся добраться до Танненберга.

– А почему он вышел из тени после стольких лет? Я постоянно задаю себе этот вопрос, Мерседес, и не нахожу ответа.

– У подонков тоже есть чувства. Та женщина либо его дочь, либо внучка, либо племянница, либо еще какая-нибудь родственница. Исходя из того, что нам сообщил Марини, я склонна думать, что Танненберг отправил ее в Рим, чтобы она попросила там помощи в поиске глиняных табличек. О них эта девчонка говорила на конгрессе. Эти таблички, по всей видимости, очень для них важны, раз уж он отважился выйти из тени.

– Ты считаешь, что у подонков тоже есть чувства?

– Посмотри вокруг себя, вспомни недавнюю историю. Все диктаторы, о жизни которых в той или иной мере известно, любили находиться в кругу своей семьи, держать на руках внуков, гладить домашнего кота. Чтобы не ходить далеко за примером, вспомни Саддама: по его приказу сбрасывали химические боеприпасы на курдские деревни, убивали женщин, стариков и детей, по его приказу бесследно исчезали противники его режима. А теперь вспомни, как он относится к своим детям. Они – как то яблоко, которое падает недалеко от яблони, и при этом он им все прощает, все позволяет, возится с этими своими негодяйчиками, как будто они – самое ценное, что есть на земле. Чаушеску, Сталин, Муссолини, Франко, многие другие диктаторы – все они старались быть для своих детей заботливыми папашами.

– Ты все и всех сваливаешь в одну кучу, Мерседес! – Карло рассмеялся. – Ты, как видно, тоже анархистка!

– Моя бабушка была анархисткой, и мой дедушка тоже. Да и мой отец был анархистом.

Они оба замолчали, решив не бередить раны, которые все еще болели.

– Ганс уже звонил Тому Мартину? – спросила Мерседес, чтобы сменить тему разговора.

– Нет. Но он мне сказал, что, как только договорится с ним о встрече, немедленно нам позвонит. Думаю, он выждет пару-тройку дней, прежде чем что-то предпримет. Он только что вернулся домой, и его дочь Берта начнет беспокоиться, если он тут же опять уедет.

– Этим делом могла бы заняться и я. В конце концов, у меня нет семьи, и мне не нужно никому давать объяснения, куда я еду и кому звоню.

– Пусть это все же сделает Ганс.

– А как там твой друг Лука?

– Я знаю, что он тебе не нравится, однако он хороший человек и помогал нам – да и дальше будет помогать. Он мне позвонил как раз перед тем, как я пошел сюда, и сообщил, что пока нет никаких новостей и его бывшие коллеги ничего нового не предпринимают. Он, вообще-то, не хотел меня тревожить, но все же рассказал, что, насколько ему стало известно, кто-то рылся в архивах в поисках информации, имеющей отношение к тому, что произошло. Но они ничего не нашли, потому что Лука не заводил, как это обычно принято, дело по нашему заказу – он принял его от нас в устной форме и лично давал распоряжения своим людям, не говоря им, кто является клиентом. Ему также показалось, что кто-то тайно проникал в его кабинет. Он обшарил весь кабинет в поисках микрофонов, но так ничего и не нашел. Тем не менее он предпочел позвонить мне из телефонной будки. Мы с ним договорились, что встретимся завтра. Он зайдет в клинику.

– Может, это Танненберг?

– Может быть, и он, а может, и полиция или еще черт знает кто.

Это либо он, либо полиция: кто еще мог бы заинтересоваться тем, что произошло?

Да, ты права.