Глиняные голубки (Третья книга стихов)

и замки,

где ликовали мазурки,

выгнанные к шинкам;

там вы узнаете жалость,

и негу,

и короткую буйность,

словно весенний ливень;

малиновки аукаются с девушкой,

а Дева Мария

взирает с острых ворот.

Но я и другой географ,

не только души.

Я не Колумб, не Пржевальский,

влюбленные в неизвестность,

обреченные кочевники,

чем больше я знаю,

тем более удивляюсь,

нахожу и люблю.

О, янтарная роза,

розовый янтарь,

топазы,

амбра, смешанная с медом,

пурпуром слегка подкрашенная,

монтраше и шабли,

смирнский берег

розовым вечером,

нежно-круглые холмы

над сумраком сладких долин,

древний и вечный рай!

Но тише...

и географу не позволено

быть нескромным.

2

Похожа ли моя любовь

на первую или на последнюю,

я не знаю,

я знаю только,

что иначе не может быть.

Разве Венерина звезда

может не восходить,

хотя не видная,

за тучей,

каждый вечер?

Разве хвост Юнониной птицы,

хотя бы сложенный,

не носит на себе

все изумруды и сафиры Востока?

Моя любовь - проста и доверчива,

она неизбежна и потому спокойна.

Она не даст

тайных свиданий, лестниц и фонарей,

серенад и беглых разговоров на бале,

она чужда намеков и масок,

почти безмолвна;

она соединяет в себе

нежность брата,

верность друга

и страстность любовника,

каким же языком ей говорить?

Поэтому она молчит.

Она не романтична,

лишена милых прикрас,

прелестных побрякушек,

она бедна в своем богатстве,

потому что она полна.

Я знаю,

что это - не любовь юноши,

но ребенка - мужа

(может быть, старца).

Это так просто,

так мало,

(может быть - скучно?),

но это - весь я.

Разве можно хвалить человека

за то, что он дышит,

движется, смотрит?

От другой любви мне осталась

черная ревность,

но она бессильна,

когда я знаю,

что ничто

ни она,

ни даже Вы сами

не может нас разделить.

Это так просто,

как пить, когда жаждешь,

не правда ли?

3

Бывают мгновенья,

когда не требуешь последних ласк,

а радостно сидеть,

обнявшись крепко,

крепко прижавшись друг к другу.

И тогда все равно,

что будет,

что исполнится,

что не удастся.

Сердце

(не дрянное, прямое, родное мужское сердце)

близко бьется,

так успокоительно,

так надежно,

как тиканье часов в темноте,

и говорит:

"Все хорошо,

все спокойно,

все стоит на своем месте".

Твои руки и грудь

нежны, оттого что молоды,

но сильны и надежны;

твои глаза

доверчивы, правдивы,

не обманчивы,

и я знаю,

что мои и твои поцелуи

одинаковы,

неприторны,

достойны друг друга,

зачем же тогда целовать?

Сидеть, как потерпевшим кораблекрушение,

как сиротам,

как верным друзьям,

единственным,

у которых нет никого, кроме них,

в целом мире;

сидеть,

обнявшись крепко,

крепко прижавшись друг к другу!..

сердце

близко бьется

успокоительно,

как часы в темноте,

а голос

густой и нежный,

как голос старшего брата,

шепчет:

"Успокойтесь:

все хорошо,

спокойно,

надежно,

когда вы вместе".

4

Как странно,

что твои ноги ходят

по каким-то улицам,

обуты в смешные ботинки,

а их бы нужно без конца целовать...

Что твои руки

пишут,

застегивают перчатки,

держат вилку и нелепый нож,

как будто они для этого созданы!..

Что твои глаза,

возлюбленные глаза

читают "Сатирикон",

а в них бы глядеться,

как в весеннюю лужицу!

Но твое сердце

поступает как нужно:

оно бьется и любит.

Там нет ни ботинок,

ни перчаток,

ни "Сатирикона"...

Не правда ли?

Оно бьется и любит...

больше ничего.

Как жалко, что его нельзя поцеловать в лоб,

как благонравного ребенка!

1913

* ЧАСТЬ ВТОРАЯ *

I

290-304. РАЗНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ

1

В.

Пуститься бы по белу свету

Вдвоем с тобой в далекий путь,

На нашу старую планету

Глазами новыми взглянуть!

Все так же ль траурны гондолы,

Печален золотистый Рим?

В Тосканские спускаясь долы,

О Данте вновь заговорим.

Твой вечер так же ль изумруден,

Очаровательный Стамбул?

Все так же ль в час веселых буден

Пьянит твоих базаров гул?

О дальнем странствии мечтая,

Зачем нам знать стесненье мер?

Достигнем мы садов Китая

Среди фарфоровых химер.

Стихов с собой мы брать не будем,

Мы их в дороге сочиним

И ни на миг не позабудем,

Что мы огнем горим одним.

Когда с тобою на корме мы,

Что мне все песни прошлых лет?

Твои лобзанья мне поэмы

И каждый сердца стук - сонет!

На океанском пароходе

Ты так же мой, я так же твой!

Ведет нас при любой погоде

Любовь - наш верный рулевой.

1912

2

А. Ахматовой

Залетною голубкой к нам слетела,

В кустах запела томно филомела,

Душа томилась вырваться из тела,

Как узник из темницы.

Ворожея, жестоко точишь жало

Отравленного, тонкого кинжала!

Ход солнца ты б охотно задержала

И блеск денницы.

Такою беззащитною пришла ты,

Из хрупкого стекла хранила латы,

Но в них дрожат, тревожны и крылаты,

Зарницы.

1912

3

Ю. Ракитину

Уж прожил года двадцать три я,

Когда увидел, пьян и горд,

Твой плоский и зеленый порт,

Блаженная Александрия!

С жасмином траурный левкой

Смешался в памяти бродячей,

Но воздух нежный и горячий

Все возмущает мой покой.

Когда нога твоя коснется

Златого, древнего песка,

Пускай к тебе издалека

Мой зов, как ветер, донесется.

И пусть мохнатая звезда

В зеленых небесах Каноба,

Когда задумаетесь оба,

Засветит вам, как мне тогда.

Но пусть ваш путь не так печально

Окончится, как мой давно,

Хотя нам все присуждено

С рождения первоначально.

Я верю, деньги все прожив,

Вернешься счастливо в Одессу,

И снова милого повесу

Увижу я, коль буду жив.

1912

4

На 20-летний юбилей Ю. Юрьева

Возможно ль: скоро четверть века?

Живем ли мы в века чудес?

Как дивен жребий человека,