Глиняный бог

— А ну‑ка поставьте его к стенке, — скомандовал совершенно озверевший немец. — Дайте по нему хорошую очередь, чтобы знал!

— Не стоит. Он еще не полностью отвердел. Его тело еще недостаточно плотное.

— Черт с ним. Ставьте, — приказал генерал, вытирая платком потное лицо.

— Будьте вы прокляты!.. — стонал Фрелих.

— К стенке! Нечего церемониться! — настаивал немец.

— Может быть, не стоит, господин генерал? — заметил американский полковник.

— К стенке! Вы, американцы, должны научиться быть жестокими, иначе мы никогда не выиграем войну!

— Через неделю он будет, как и все, — пояснял Грабер.

— Будьте вы прокляты…

— К стенке!!

Грабер с сожалением пожал плечами и, подойдя к Фрели–ху, стал его подталкивать прутом. Тот медленно пошел к стене, и я заметил, что в его осанке еще осталось что‑то человеческое, живое. Он шел, подняв тяжелую голову так высоко, как мог, а его неподвижные глаза излучали ненависть к чудовищам, низвергшим людей до уровня каменных идолов…

От ярости и возмущения у меня потемнело в глазах, тело покрылось холодным потом, сердце, как тяжелый молот, колотилось в груди. Сам того не замечая, сжав кулаки, я вышел из укрытия.

— Стреляйте! — крикнул немецкий генерал доктору Шварцу.

— Будьте вы прокляты… — простонал Фрелих.

И в этот момент я не выдержал. Я сорвался со своего места и бросился на Шварца. Я схватил его за горло и нечеловеческим голосом закричал:

— Не убивайте его, слышите! Не убивайте!

Дальше я не помню, что было. Послышались выстрелы. Кто‑то закричал. Ко мне подбежали, кто‑то ударил меня по голове.

НЕУДАВШЕЕСЯ ВОССТАНИЕ

Я очнулся от острой боли в правой руке. Открыв отяжелевшие веки, я увидел прямо перед собой чей‑то кулак, сжимавший огромный шприц, который медленно наполнялся кровью. Вторая рука поддерживала меня за локоть. Я поднял голову и увидел, что на краю кровати сидит женщина. Это была фрау Айнциг.

Заметив, что я очнулся, она резко проговорила:

— Не шевелитесь, Мюрдаль, не то сломается игла.

— Игла? — ничего не соображая, спросил я.

— Да, игла. Видите, я беру из вены кровь.

Я попробовал протянуть руку, но фрау Айнциг навалилась на меня всем телом и сквозь зубы процедила:

— Черт бы вас побрал! Не шевелитесь, иначе будет плохо.

Я уставился на цилиндрический сосуд в ее руках. Айнциг ловко выдернула иглу из вены и положила на ранку кусок ваты, смоченный йодом.

— Теперь сожмите руку в локте, плотнее.

Она поднесла шприц к глазам. Я следил за ее движениями, и постепенно в памяти начали восстанавливаться картины недавно увиденного и пережитого кошмара.

— Что вы хотите со мной делать? — спросил я.

— Ничего особенного. Беру вашу кровь на исследование.

— Для чего?

Она повернула ко мне свое тонкое, бескровное, заостренное лицо и ответила со злобой:

— Чтобы знать, с чего начинать.

Комната, где я лежал, была небольшой, светлой, со стенами, выложенными белым кафелем. Она напоминала операционную. Сквозь широкое окно виднелось голубое небо и справа край серой бетонной стены. Айнциг подошла к окну и уселась за небольшой столик со стеклянной крышкой, на котором стояли пузырьки с растворами, пробирки в штативах, никелированные коробки с инструментами. Мою кровь она разлила по нескольким пробиркам, а оставшуюся часть выплеснула в стеклянную кювету. В нее она опустила два электрода, от которых провода тянулись к черному эбонитовому ящику.

— Вы измеряете концентрацию водородных ионов в моей крови? — спросил я.

— Вы догадливы! — едко ответила она. — Я терпеть не могу возиться с поганой кровью разных французов и арабов.

Я тихонько засмеялся.

— Видимо, вам больше нравилось возиться с кровью своих соотечественников, например, с кровью Фрелиха?

Фрау Айнциг вскочила со своего места и, нагнувшись надо мной, зашипела:

— Он не мог быть настоящим западным немцем! Иначе он никогда не пошел бы на такую подлость! Он хотел поднять бунт в институте из‑за окаменевшего черномазого кретина! Это только вы, французы, арабы, негры, русские и прочие…

Я не понимал, чего здесь было больше — фанатизма или патологической кровожадности. Передо мной стояла женщина–зверь, участница самого подлого и грязного из всех возможных преступлений.

— Когда‑нибудь, фрау Айнциг, вам будет плохо, ох и плохо… — простонал я и повернулся к стенке. Мне вдруг стало противно смотреть на эту гадину с завитыми бесцветными волосами, с тощей плоской фигурой, с остроносой маской вместо лица.

Айнциг хихикнула и вышла из комнаты. Я слышал, как она покатила впереди себя столик со склянками и инструментами.

Через некоторое время я встал с кровати и подошел к окну. Это был последний этаж здания, которое я раньше называл “резиденцией Грабера”. Справа возвышалась водокачка, а прямо виднелась ограда, за которой стояли два ангара — малый и большой. Там Грабер демонстрировал своих каменных чудовищ.

Голова еще сильно болела от удара, который мне нанесли, и я вернулся на свою койку. Нужно было о многом подумать. Нужно было решить, что делать дальше. Нужно было, наконец, приготовиться к своей неизбежной участи.