Глинка

Среди знакомых Глинки — шурин Пушкина Николай Павлищев, пробующий заняться издательским делом, и князь Сергей Голицын, приятель поэта, — весельчак и меломан. В доме у Павлищевых новые, памятные навсегда знакомства: с Мицкевичем, с Жуковским, с певцом императорской капеллы Николаем Ивановым… Не оставлена и дача Оленина в Приютные. Доводится Глинке посещать Дельвига и у него играть для Анны Петровны Керн, «любви которой должна уступить музыка». С помощью Павлищева выпущен Глинкой «Лирический альбом» — первое издание его романсов. Разумеется, в «альбоме» этом нет уже законченного теперь текста «На смерть героя», как и нет того, что могло бы звучать крамолой.

Казнь пяти «мятежников» свершилась. Казнен Рылеев. Бывший поручик Финляндского полка Розен занял после экзекуции над остальными «мятежниками» тот же четырнадцатый номер Кронверкской куртины, где был заточен Рылеев, и с благоговением пил из оловянной кружки недопитую Рылеевым воду. «Я вступил туда, как в место освященное», — писал Розен друзьям. Бестужев в Сибири, не так далеко от Кюхельбекера. Пушкин в разговоре с Глинкой нет-нет да и помянет Вильгельма Карловича добрым словом.

Холодно в Петербурге и зимой и летом, холодно и казенно. Если бы не новые друзья, если бы не музыкальные вечера, что делать в Петербурге? Во всех департаментах и управлениях берут от служащих подписку о том, что они не состоят и не будут состоять в тайных обществах.

В июне 1828 года Глинку посетили Пушкин и Грибоедов. Был вечер. Гости застали Глинку за фортепиано. В большой комнате с окнами, выходящими в сад, потрескивали свечи в простых, привешенных к стенам канделябрах. Низенькая, похожая на тахту кровать была придвинута ближе к фортепиано.

— Спит рядом с музыкой! — заметил Пушкин, садясь к столу, на котором белели листы бумаги и несколько гусиных перьев. — А службу не оставили? — спросил он.

Грибоедов чинно повесил шляпу и трость па вешалку в передней, потом подсел к столу.

— Кажется, оставляю! — сказал Глинка и протянул Пушкину только что полученное им от генерала Герголи письмо.

Генерал предупреждал о своем неудовольствии работой Глинки, допускавшего последнее время в составляемых им бумагах много грамматических ошибок.

— Я знаю одного письмоводителя, он прекрасно пишет бумаги, но он не дворянин и служит у какого-то купца, другого не нашел себе места — вот бы его порекомендовать в канцелярию к генералу.

— Генералу Герголи важно меня уволить, а ошибок он никогда не замечал ранее, — ответил Глинка.

— Тогда почему вы не подали сами в отставку? — спросил Грибоедов. — Если нужна служба, я могу предложить…

— Из-за отца, Александр Сергеевич, только из-за отца, — признался Глинка. — Иначе трудно мне будет выехать из Новоспасского, да и мои родители будут считать меня неудачником. Ради них вот… и ошибки делаю.

— А правда ведь, — со смехом сказал Пушкин. — Не служи Глинка и не имей средств — куда податься ему? К родным, в деревню! Он ли один в положении таком? А что в службе? Одно приличие!

— Подумайте, Михаил Иванович, может быть, примете мое предложение, — повторил Грибоедов, — могу посодействовать в устройстве.

— Да нет же, — беспечно ответил Глинка, — в другом, Александр Сергеевич, посодействуйте, в другом; помните у Виельгорских — мелодию вы мне подсказали… грузинской песни? Сплю и думаю теперь о ней… А слов нет.

— И что же? — не понял Грибоедов.

— Попросите Александра Пушкина написать слова. Эти уж мне «песни без слов»! Знаете, какое томление от них. Словно в потемках бродишь.

— Легче ли писать мелодию на слова, чем слова для готовой музыки? — в раздумье произнес Пушкин. — Почему же сами ни разу не сказали мне, Михаил Иванович?

— Да ведь как скажешь, Александр Сергеевич? Романс— он как возглас, как «волшебное слово», его не закажешь. Композицию-то самой ветреной из муз Яковлев мне называл. Но никто, кроме вас, не напишет, Александр Сергеевич, то, что хочу сказать сейчас в этой кавказской мелодии…

— И я боюсь, что никто, кроме вас, не создаст ее, — в тон ему не то опечаленно, не то задумчиво сказал Пушкин.

И они заговорили о Кавказе, о жестокости горских напевов и совсем ином, ласкающем воображение и печальном образе грузинской девы, о том, что было общим для них, для Пушкина и Глинки, в их впечатлениях о Кавказе. Грибоедов растроганно слушал.

— Зачем же мне просить его написать слова? — спросил он Глинку, показывая взглядом на Пушкина. — Вы сами уже его взволновали…

Слуга Глинки, Илья, начал в соседней комнате накрывать на стол и неловко зазвенел посудой. Глинка вышел к нему. Грибоедов сел за инструмент и коснулся клавиш длинными и тонкими своими пальцами. Ему и Пушкину было просто и уютно в квартире Глинки.

Месяца через два одним из самых известных в столице романсов после «Разуверения» стал новый, сложенный, как сообщали, на слова Пушкина:

Не пой, красавица, при мне…

И многие из друзей Пушкина, и в их числе Грибоедов, слышали теперь и в других стихах его, не положенных на музыку, мелодию этого романса, мелодическую природу глинковской музыки.

5