Глинтвейн для Снежной королевы

– Нет, – отрезал Самойлов. – Не нравишься. Я тебя предупреждал! Она не будет лукавить или кокетничать. Заманивать показной холодностью, привязывать к себе неприступностью. Когда эта девочка говорит «нет», это означает – нет! Совсем ты нюх потерял в ночных клубах.

– Я в ночные клубы редко хожу, – пробормотал Гоша, начав стучать по клавишам – перелистывание остановилось. – Чаще – по фитнесам. Там хотя бы… так-так-так… у девушек на первом месте здоровый образ жизни… Есть!

На экране теперь было две фотографии.

– Ты думаешь? – с сомнением спросил Самойлов, наклонившись и жадно шаря глазами по слегка размытому изображению худого мальчика в странной одежде.

– Удача, Прохор Аверьянович! – радовался Гоша. – Кадр из общего снимка!

– И что это за снимок? Откуда?

– Не так скоро. Сейчас пороемся, узнаем.

– Ухожу, дела, – выпрямился Старик.

– Прохор Аверьянович, – Гоша развернулся к нему на табуретке. – У вас были девственницы?

Самойлов застыл лицом, на всякий случай оперся о стол ладонью и покачал головой:

– Вот что я вам скажу, молодой человек: мои женщины – это мое личное дело! И хватит уже про девственниц!

– Я только хотел спросить, – на лице Гоши – ни намека на стеснение, – правда, что женщина потом… Что она всегда помнит своего первого мужчину?

– Ну, если это все, чего ты хотел добиться такой ценой!.. – стукнул себя ладонью по лбу Самойлов. – Подумай о другом – сможешь ли ты ее забыть?

– Забыть? – удивился Гоша. – Такую красавицу?

Нос

Открывая третий замок, Лера занервничала: ключ заедал, да и Элиза вполне могла за последний год сменить замки. Но вот ключ повернулся, дверь открылась.

В прихожей на тумбочке валялась женская сумочка. На пульте сигнализации у двери нужно было набрать шесть цифр: ее день, месяц и год рождения. «Это чтобы тебе, детка, легче было запомнить, да и мне, старушке, тоже», – вспомнила она наставления бабули и быстро пошарила в незнакомой сумке. Паспорт Элизы, кредитки, косметика, целая кипа визиток. Похоже, она дома! Тогда почему так тихо? Стараясь ступать осторожно, Лера обошла квартиру, шарахаясь от развешанных по стенам коллажей – похоже, бабуля поменяла привязанности: постмодернизм на фотоимпрессионизм. Присмотревшись к особенно яркому пятну полтора на полтора метра, Лера вдруг узнала руку матери, охнула и присела на удачно подвернувшийся пуфик. Женщина и мужчина с красными лицами, в которых с трудом угадывались родительские физиономии, шли на нее, сцепившись ладонями, и счастливо сверкали бирюзовыми белками в ветвистых зеленых ресницах. Свободные ладони они отдали детям – вереницы детей шли за ними двумя потоками, уменьшаясь к желто-оранжевому горизонту до размера муравьев. И дети были самые разные – с копытцами, с крыльями (небольшими, голубиными, и очень большими, волочащимися по земле), с длинными хвостиками, с ослиными ушами, свинячьими пятачками и даже с хоботами.

Впервые за последние два года Лере стало жалко маму. Она узнала себя, совсем маленькую, с фотографии в пять лет («Кого ты хочешь, девочку или мальчика?…»), внимательно осмотрела вздымающий платьице упругий хвостик с кисточкой, задорно вздернутый в общей радости шествия, и чуть не заплакала. Лучше перестать смотреть, не искать в этом хаосе Антошу (двое детишек – крупным планом, с крыльями, были ей незнакомы), а заняться делом.

Обойдя небольшую студию, Лера осмотрела спальню, гостиную и большую кухню-столовую. Прислонившись щекой к двери ванной, она кивнула себе и с максимальными предосторожностями повернула ручку. В щелочку был виден край ванны, высокая пена над ним и руки Элизы, которыми та «дирижировала». Это означало, что бабушка в наушниках залегла в ванной часа на полтора – послушать оперу.

Вернувшись в спальню, Лера отметила, что бабушка обновила мебель и вообще все переставила. Сначала она никак не могла вспомнить, где же сейф, потому что сразу после его установления в специально продолбленную нишу Элиза замаскировала дверцу отличной копией Пикассо. Не обнаружив «Любительницы абсента», Лера заглянула под несколько фотошедевров. Дверца была под изображением женщины в военной форме образца начала двадцатого века с ромашкой в одной руке и папиросой в другой.

К делу! Лера открыла рюкзак, вытащила косметичку, достала ватный тампон. Осмотрев дверцу, она кивнула – сейф тот же, старый. «Не супер-бог-весть-что, – как им доверительно объяснил продавец сейфов, – но для бытового пользования вполне пригоден».