Глиссандо

Ария Тес Глиссандо

1. One way or another

One way or another I'm gonna find ya

I'm gonna get ya

One way or another I'm gonna win ya

I'm gonna get ya get ya

One way or another I'm gonna see ya

I'm gonna meet ya

One day, maybe next week

I'm gonna meet ya, I'm gonna meet ya

I will drive past your house

And if the lights are all down

I'll see who's around

Until the Ribbon Breaks — One Way or Another[1]

26; Макс

Я долго смотрю на нее. Огонь к камине бликует, бросает тени, что играют на стенах в какие-то дьявольские игры, треск нарушает тишину, и только он! Дым от моей сигареты ползет лениво вверх. Странно, что Лили выглядит так, как она выглядит. Красивое, шелковое платье на тонких лямках, укладка, макияж — и ни следа трагедии, которая на мне отпечаталась тяжелой серой тенью. Я видел ее в зеркале сегодня, вчера, и, полагаю, буду видеть до конца своих дней.

— Ты не предложишь мне выпить? — спрашивает, наконец руша тяжелое молчание, и я указываю на бар подбородком.

— Угощайся.

Слегка улыбается. Черт возьми, как она это делает? Я бы хотел знать в теории, но не стану спрашивать, потому что мне неинтересно по сути своей. Вместо этого я молча наблюдаю за ее тонкой фигурой, что курсирует по кабинету в сторону бара. Она красивая. И она умеет это подчеркнуть настолько выгодно, насколько это вообще возможно, начиная с верного выбора ткани, заканчивая фасоном и местом, где именно будет находиться. Я это точно знаю. Помню, как она выбирала одежду для интервью с моим папашей и заставила меня дать фотографии его кабинета. Я сначала не понял, не понял и после того, как встретил ее у подъезда и увидел на ней черный костюм с юбкой-карандашом чуть ниже колена и ярко-желтым ремнем на талии. Казалось бы, да? Официальный стиль одежды такого не приемлет (как бы), прибавить к этому ярко-красную помаду и темно-коричневые тени на глазах — совсем уж что-то не то. Я было открыл тогда рот, но она меня сразу же обрубила, мол, знает лучше, и я позволил ей «знать лучше». Признаюсь честно, что хотел посмотреть на то, как ее обломят за фактическую фривольность, а в итоге сам остался с носом. Кабинет отца был строгим, в лучших традициях старого Лондона, и только одно здесь выбивалось — картина с ярко-желтыми подсолнухами, перевязанными красной лентой. Как только она села в кресло, все сразу встало на свои места: она ненавязчиво отразила в себе главные оттенки, ведь рассчитала абсолютно верно и кое что еще. Подсолнухи — это любимые цветы отца, и, наверно, единственное, что заставляет его улыбаться не мерзко, не наиграно, а по-настоящему.

Сейчас происходило тоже самое. Лили прекрасно знала, что шелк — материал, к которому я люблю прикасаться больше всего, и который, по счастливой случайности, так прекрасно обводит ее контуры и изгибы. К тому же она убрала волосы наверх, чтобы показать мне ключицы и тонкие линии плеч, к которым я питаю отдельную, жирно выделенную слабость. И, конечно же, ее грудь, отсутствие белья и высокие каблуки — все это то, что меня привлекает.

«Что ты задумала?» — задаюсь вопросом, пока она как бы невзначай проводит по шее, слегка ее разминая, и бросает на меня взгляд.

— Виски?

— Пожалуй.

Звон стекла разгоняет кровь. Он заставляет меня отмереть и встать. Я подхожу, чтобы забрать свой стакан из ее тонких пальцев и ловлю взгляд таких голубых глаз, каких, клянусь, не видел никогда и ни у кого, хотя женщин у меня и было много. Слишком много.

— Лили, чего ты хочешь? — спрашиваю прямо.

Мне не нравится игра, где правила пишу не я, и она это знает. Черт. Я делаю точно то, что она хочет, но понимаю это слишком поздно. Лили слегка прикусывает губу и отходит к креслу, в которое садится и закидывает нога на ногу, а потом заявляет.

— Знаешь, когда я впервые тебя увидела, точно знала, что мы будем вместе.

Выгибаю бровь. Это странное заявление, особенно если учесть тот факт, что мне это известно. Конечно, я такую реакцию вызываю у всех женщин, которых встречаю. Даже если внешне я не их типаж, в конце концов я — наследник величайшей империи России, не побоюсь этого слова, кто от такого откажется? Особенно, если этот кто-то так сильно хочет красивой жизни, как этого всегда хотела моя бывшая?

— Я не о том, о чем ты сейчас думаешь, — вдруг говорит, и я понимаю, что весь мой сарказм отпечатался на лице.

Не специально, конечно, хотя с чего вдруг мне скрывать? Мы оба знаем, что в нашей истории было, и чем все кончилось. Для таких заявлений другой реакции ожидать и не следует. Все очевидно.

— И о чем же ты? — усмехаюсь, делая небольшой глоток, что обжигает горло.