Глюк

Казалось бы, какое отношение к этим политическим и династическим переменам мог иметь пожилой, нездоровый, решительно отказавшийся от сочинения новых опер Глюк? Разумеется, для высоких гостей, графа и графини Северных и семьи герцога Вюртембергского, была предусмотрена большая программа развлечений, о которой император Иосиф начал думать загодя. Он захотел показать своим гостям прежде всего прославленные реформаторские оперы Глюка: «Орфея», «Альцесту» и «Ифигению в Тавриде». Сам он музыку Глюка не очень любил, но понимал, что при наличии в Вене живого классика развлекать высоких гостей только балами и комедиями было бы негоже.

Этот своеобразный глюковский фестиваль, прошедший в конце 1781 года в Бургтеатре, был очень важен и для самого композитора, получившего полную моральную компенсацию за все нападки, пережитые им в Париже, и для последующей судьбы его опер в странах немецкого языка. До сих пор оперная реформа Глюка была связана либо с итальянскими, либо с французскими текстами, поскольку при Марии Терезии развитию собственно немецкой оперы в Вене особого внимания не уделялось, хотя пьесы на немецком языке периодически ставились. Иосиф решил изменить это положение. Поскольку в сфере культурных начинаний Мария Терезия предоставляла ему определённую свободу, в 1776 году он приказал учредить в Вене немецкую труппу, а 1778 году оперная труппа Бургтеатра стала называться Национальным оперным театром (National Singspiel). Это означало, что весь репертуар должен исполняться на немецком языке, включая переводные произведения (на венской сцене по-прежнему шли популярные оперы Гретри и Монсиньи). Помимо опер, в театре давались разговорные драмы, также по-немецки, однако и в них всегда звучала музыка: спектакль начинался увертюрой, а между актами исполнялись оркестровые антракты. Балета император не любил и считал, что в немецком театре это украшение — излишество.

Капельмейстером Национального театра быт назначен австрийский композитор Игнац Умлауф, а премьерным произведением новой труппы стал его зингшпиль «Рудокопы» (1778). В нём сочетались народный сюжет с элементами волшебной сказки, разговорные диалоги, требовавшие хорошей актёрской игры, и развёрнутые музыкальные номера, рассчитанные на первоклассных певцов. Отнюдь не каждый немецкий театр мог позволить себе поставить «Рудокопов». В Вене такие исполнительские силы имелись. В труппе Национального театра работали Катарина Кавальери — вопреки итальянизированной фамилии, не итальянка, а уроженка Вены, любимая ученица Сальери, обладавшая сильным и очень виртуозным голосом, великолепный тенор с итальянской школой Валентин Адамбергер и др. В сезоне 1780/81 года к труппе на пару лет присоединился выдающийся немецкий бас Иоганн Людвиг Фишер.

Творчество Глюка также оказалось включённым в государственную политику создания немецкой оперы. 26 июля 1780 года в Национальном театре была поставлена его французская комическая опера «Пилигримы из Мекки», безо всяких смысловых потерь превращённая в немецкий зингшпиль и обретшая таким образом новую жизнь. В том же 1780 году на посту капельмейстера Национального театра Умлауфа сменил Сальери, а Умлауф стал его заместителем. Сальери, живший в Вене с шестнадцатилетнего возраста, неважно владел немецким языком и не чувствовал в этом необходимости, коль скоро император отлично говорил по-итальянски. Однако, чтобы не отставать от требований дня, Сальери также создал зингшпиль на немецкий текст, «Трубочист», поставленный 30 апреля 1781 года и имевший успех. Но, что гораздо важнее, Сальери с юности являлся страстным адептом Глюка, и поэтому приказание императора о постановке в конце 1781 года трёх серьёзных опер старого мэтра встретило в нём полную поддержку. Ради Глюка даже были сделаны некоторые исключения в установившейся практике Национального театра. «Альцеста» и «Орфей» давались на итальянском языке, в своих венских версиях, и лишь для «Ифигении в Тавриде» был создан новый немецкий текст. Для исполнения партий Альцесты, Эвридики и Ифигении в Вену была специально приглашена из Лондона давняя знакомая Глюка, Антония Бернаскони, которая легко могла петь как по-итальянски, так и по-немецки.

«Ифигения в Тавриде» впервые прозвучала в Вене 23 октября, а затем состоялось ещё десять представлений. Премьера вызывала настоящее столпотворение. Попасть на первый спектакль жаждало так много народу, что, например, Моцарту это не удалось. В письме от 24 октября 1781 года он сообщал отцу: «Вчера была премьера «Ифигении». Я, однако, при сём не присутствовал. Ведь, чтобы попасть в партер, надо занимать места уже в четыре часа, так что увольте. За 6 дней до этого я хотел было заказать себе место в 3-м ярусе, но они все были уже разобраны. Но зато я был почти на всех репетициях»[163].