Читаем Глобалия полностью

Затем взял слово очень высокий и худой мужчина, сидевший, слегка ссутулившись, на другом конце стола. Он был в штатском, но на груди у него виднелся значок глобалийских вооруженных сил.

— Если позволите, несколько слов о военном аспекте операции. К началу второй фазы мы сможем предоставить аэрофотоснимки мест, где предположительно скрывается Новый Враг, и фотографии, сделанные во время бомбардировок.

— Великолепно! — воскликнул Гленн, желая отблагодарить офицера за краткость, а заодно поставить его в пример всем этим болтунам. — Что-нибудь еще?

— Да, — отозвалась блондинка из психологического сектора, — в данный момент мы с помощью тех же специалистов по корректировке изображения готовим поддельные видеосъемки человеческих жертвоприношений, чтобы обвинить в них Нового Врага.

— Что?! — вскричал Виме, покраснев на этот раз от возмущения. — Что вы сказали? Человеческие жертвоприношения?!

— Мы не первый раз так делаем, — язвительно парировала психолог, — я лично руководила подобными съемками, когда нужно было обвинить в подобных же зверствах секту сокубару.

А потом, призывая Гленна в свидетели, добавила:

— Нам всегда говорили, что плох тот враг, которого нельзя заподозрить в манипулировании человеческим сознанием и ритуальных практиках.

— Ничего подобного! — возразил Виме.

Подавшись вперед, он судорожно искал что-то в своем мобильном.

— Вот, пожалуйста, список обвинений, разработанный для нас консалтинговой компанией «Хили энд Клайн»: «Новый Враг должен радикально отличаться от всех предыдущих. Следует всячески акцентировать, что внешне он во всем походит на нормальных людей».

— Думаю, в этом наш коллега Виме прав, — прервал Гленн, не особенно скрывая, насколько ему неприятен этот факт.

Он так торопился положить конец завязавшейся было полемике между двумя начальниками секторов, потому что как раз в это время в кабинет потихоньку вошел еще один человек. В своем неизменном плаще с широким воротником, еще более бледный, чем обычно, Рон Альтман, стараясь не привлекать к себе внимания, мелкими шажками прошаркал вдоль стены и уселся в пустое кресло, стоявшее немного в стороне от стола. Как раз благодаря такой подчеркнутой скромности его появление производило эффект разорвавшейся бомбы.

Все взгляды были обращены на старика, который в ответ лишь скромно улыбался. Гленн пригладил волосы. Он собирался продолжать вести собрание, как ни в чем ни бывало, а тут этот идиот Виме полез на рожон. Вместо того чтобы пропустить мимо ушей всю эту чушь с человеческими жертвоприношениями, он нарочно подливает масла в огонь, чтобы на глазах у Рона Альтмана доказать свое превосходство над коллегами. Но психолог, как и следовало ожидать, сдаваться не собиралась. Ее поддержала Пенелопа, которая терпеть не могла Виме и очень хотела обратить на себя внимание вновь прибывшего. Тут в спор ввязался Норман, со свойственным ему занудством потребовавший дать более однозначную интерпретацию списку обвинений, который разработала консалтинговая компания. Гленн был на грани отчаяния. Собрание, которое началось вполне конструктивно, все больше напоминало базарную склоку. И надо же было Рону Альтману заявиться именно в этот момент!

Гленн поднял руку, призывая всех замолчать.

— Пожалуйста, успокойтесь! — прокричал он.

К его удивлению, в зале сразу же воцарилось гробовое молчание. Все теперь выжидающе смотрели на Гленна, который и сам еще толком не знал, что собирается сказать. Нужно было срочно высказать какое-то авторитетное суждение, но все мысли его вдруг спутались, и в голову решительно ничего не приходило. Так что Гленн предпочел поскорее отвлечь от себя внимание собравшихся и обратился к гостю:

— Поскольку сегодня мы имеем честь видеть среди нас Рона Альтмана, давайте попросим его поделиться с нами своим мнением об этой операции...

Чопорный Альтман в своем темно-сером костюме и жилете, застегнутом на все пуговицы, напоминал инопланетянина. Те из собравшихся, кто видел его впервые, как зачарованные смотрели на разные необыкновенные мелочи, украшавшие его наряд: перламутровые запонки, торчавший из верхнего кармана шелковый платочек с красно-синим узором. Но всего сильнее приковывали к себе внимание его голубые глаза, светившиеся умом и иронией. В них чувствовалась какая-то удивительная сила.

— Я думаю, — начал он, — что все вы прекрасно поработали. А вас, мой дорогой Гленн, я хочу поблагодарить отдельно.

Выразительная, точная речь Рона Альтмана выдавала в нем человека другой эпохи. Слова его сияли, словно драгоценное столовое серебро, которое извлекли на свет божий из старинного буфета, где оно дремало долгие годы.

— В короткий срок вам удалось придать Новому Врагу узнаваемый, неповторимый облик. Всем вам хорошо известно, как долго мы колебались, прежде чем начать эту операцию. Хотя давно стало очевидно, что сокубару себя изжили, какое-то время их еще вполне можно было использовать. А перемены всегда связаны с риском. Но теперь, благодаря вам, самый трудный этап позади.

Каждый из присутствующих отнес эти комплименты на свой счет и заулыбался от удовольствия.

Перейти на страницу:

Все книги серии Альтернатива. Фантастика

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее