Читаем Глобалия полностью

Главарь мафии принял посетителей в зале с высоким потолком, на самом верху небольшой башни, которая возвышалась в центре двора на манер донжона. На первый взгляд это было величественное здание. Однако стоило присмотреться повнимательнее, и становилось ясно, что оно построено не намного лучше, чем разбросанные внизу лачуги. Стены были сложены из плохо подогнанных гипсовых глыб, а кровлей служили листы железа, кое-как закрепленные на стропилах и дрожавшие при малейшем дуновении ветра. Ковры, которые издалека могли показаться едва ли не роскошными, на самом деле представляли собой кое-как отрезанные ножом куски дешевого паласа с имитацией восточного орнамента, потертые и в грязных пятнах.

Тертуллиан восседал в кожаном кресле. Вид у него был удрученный, что вполне можно было понять, глядя на окружавшие его убогие сокровища, тем более что сам он являл собой полную противоположность этой фальшивой роскоши. Неброские цвета и строгий покрой костюма только подчеркивали его изысканную элегантность. Одет Тертуллиан был так, как и не снилось самым утонченным глобалийским модникам. Его терморегулируемый костюм включал в себя все новейшие усовершенствования, которые позволяли постоянно измерять температуру и влажность воздуха и каждую секунду адаптировали ткань к малейшим изменениям погоды. На поясе у мафиози висел бирюзовый мобильный телефон самой последней модели, поступивший в продажу только в начале года. Его рекламу можно было увидеть на всех экранах Глобалии. На ногах у Тертуллиана были туфли марки «Беффруа», самой модной в этом сезоне, и речь явно шла об эксклюзивной паре.

Судя по этой внешней оболочке, Байкал мог бы вообразить, что перед ним рафинированный глобалиец. Но едва переступив порог кабинета, юноша не засомневался ни на секунду: человек, который сидел перед ним на возвышении, застеленном уродливым ковром, был выходцем из совсем другого мира. Еще никогда раньше Байкал не встречал столь алчного взгляда. Конечно, многим глобалийцам зачастую не хватало денег, они могли тщетно мечтать о множестве разных вещей, которые навязывала им реклама, воображать себе другую, более роскошную жизнь, прекрасно сознавая, что она им недоступна. Но все они обитали в мире, где уже не осталось места для слишком сильных потрясений, а желания худо-бедно удовлетворялись за счет тысячи разных суррогатов, предназначенных для массового потребления. Оттого и глаза у глобалийцев были мутноватые, невыразительные, подернутые пеленой. Это придавало глобалийским толпам такой вид, словно они находятся под воздействием коллективного гипноза.

А у Тертуллиана глаза блестели. Впрочем, одного этого слова явно недостаточно, чтобы описать его взгляд, ведь можно было бы вообразить, что речь идет о спокойном, естественном, человечном блеске. Но это была бы ошибка. Глаза Тертуллиана блестели так, что никто не мог выдержать их взгляд. Они сверкали алчностью, в них читалась нечеловеческая гордыня и звериная свирепость. Удивительнее всего было то, что, хотя глаза его пылали, лицо мафиози сохраняло неподвижное, ледяное выражение. Смуглая кожа напоминала холодную медь. Поджатые губы, впалые щеки и темные, коротко подстриженные волосы служили обрамлением горящему взгляду, создавая тревожное впечатление пустоты вокруг него. Было ясно, что ни одна черточка на этом лиц^ не воспротивится приказам безжалостных черных глаз. Когда Байкал пришел в себя от первого потрясения при виде этого человека, он обратил внимание еще на одну вещь, которая встревожила его еще сильнее. Тертуллиан был молод. В Глобалии никогда бы не допустили к власти человека, который еще не достиг преклонного возраста и не созрел для «большого будущего». Уже одно это подтверждало, что здешний мир живет по совсем другим законам. Власть в антизонах могла доставаться рано, но была удручающе не-долговечной. Она принимала самые крайние, неограниченные, жестокие формы, о которых в демократическом обществе давно забыли.

Посетители остановились в нескольких шагах от Тертуллиана, засуетились и наконец застыли в нелепой коленопреклоненной позе. Мафиози смерил двоих бродяг и их одежонку тем же презрительным, брезгливым взглядом, каким окидывал пол и стены своего примитивного дворца.

— Вставайте, вы, недоумки! — процедил он.

К удивлению Байкала, Тертуллиан говорил с сильным акцентом непонятного происхождения.

— Значит, — продолжил мафиози, когда они встали и поправили свои лохмотья, — вы из племени фрезеров, так?

— Да, Тертуллиан, — пробормотал Фрезер.

Фамильярное обращение по имени, без слова «господин» или даже «властитель», совсем не вязалось с покорностью и страхом, которые, казалось бы, следовало выражать при виде этого человека.

— Если мне не изменяет память, это насчет источника озона?

— У вас прекрасная память, — подтвердил Фрезер, нерешительно улыбнувшись.

— Название источника?

— BQW 77, — торжественно провозгласил Фрезер.

Перейти на страницу:

Все книги серии Альтернатива. Фантастика

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее