Читаем Глобалия полностью

А когда Анрик спросил, что это значит, Уайз не торопясь объяснил:

— Всякий раз, когда книги становились редкостью, они все равно выживали. В крайнем варианте это выглядит так: стоит запретить книги, и они приобретают огромную ценность. Запретить книги — значит сделать их желанными. С этим сталкивались все диктатуры. В Глобалии поступили наоборот: книг стали выпускать бесчисленное множество. Ими заполонили все, пока они не утратили всякую ценность, всякое значение.

А потом, вздохнув, добавил:

— Вы и представить себе не можете, какую только чушь тогда ни публиковали, особенно в последние годы.

При мысли об этом Уайз смолк и впал в задумчивость. Он скрестил руки на животе, устремив взгляд в пространство. Анрик не решился прервать его размышления.

— Мне кажется, — произнес наконец Уайз, снова обращаясь к своему собеседнику, — что мы пока не смогли дать вам то, что вы искали, господин Пужолс...

— Что вы... Наоборот! Я столько всего узнал благодаря «Уолдену»...

— Не сомневаюсь, не сомневаюсь. Но после того, что с вами случилось, было бы вполне естественно, если бы вы захотели найти ответы на более конкретные и более деликатные вопросы.

Услышав фразу «после того, что с вами случилось», Анрик вздрогнул. Было ясно, что Уайз все о нем знал.

— Какие именно? — осторожно спросил Анрик.

Старик не сводил с него своих больших черных глаз, которые, казалось, едва заметно улыбались.

— Ну... Вопросы о мире, который нас окружает. Вокруг творится много всего непонятного, вы не находите? Мы привыкли видеть вещи в одном свете, а они в один прекрасный день предстают в совершенно другом.

Анрик насторожился. Он с тревогой ждал продолжения, стараясь придумать, как бы выкрутиться, чтобы не скомпрометировать себя ни единым словом.

— Например, как пресса создает истину? Почему Социальная безопасность может быть причастна к терактам? Каким чудом ни в чем не повинный человек может вдруг оказаться в антизонах?

Уайз вытащил из кармана крохотные перламутровые четки, с которых свисал растрепанный помпон, и стал перебирать их.

— Возникает еще много вопросов, — продолжил он, — я привел вам первое, что пришло мне на ум. А если раздумывать над ними в одиночку, голова начинает идти кругом, не так ли?

«Главное — не поддаваться на провокацию», — думал Анрик.

— Да, — осторожно проронил он.

— Можно было бы задуматься, не сводятся ли все эти вопросы к одному-единственному. К вопросу, который можно было бы сформулировать так...

Большим пальцем руки Уайз подбросил вверх разлохмаченный помпон. Тот подскочил, словно крошечный бравый наездник.

— Что такое Глобалия?

Все тот же ироничный взгляд, все то же молчание между фразами. Паузы в разговоре заполняло гудение вентилятора, висевшего высоко под стальными потолочными перекрытиями. Все может быть. Кто поручится, что за этими горами бумаги не прячется целая толпа агентов Социальной безопасности, подслушивая каждое слово? Или разговор просто записывают на магнитофон? Или они на самом деле здесь одни?

— С тех пор как вы пришли к нам, вы ведь особенно интересовались историей?

— Да, это так.

— Вам не кажется, что это позволяет по-новому взглянуть на вещи?

— Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду.

— Но это же очевидно. В Глобалии все как будто движется без остановки и одновременно остается неподвижным. Есть только два измерения: настоящее, то есть реальная действительность, и виртуальный мир, где перемешались в одну кучу разные виды вымысла, будущее и то немногое, что еще осталось от прошлого.

— Да, можно сказать и так.

Анрик не знал, что ему делать. Он все больше и больше опасался, что его заманили в ловушку. Однако глаза Уайза излучали кротость и умиротворение, несмотря ни на что вселяя доверие.

— Изучая историю, — продолжал старик, — выясняешь одну очень простую истину: мир не всегда был таким, каким мы видим его сейчас.

Он надел очки в полукруглой оправе, и за толстыми стеклами глаза его сделались огромными. Казалось, они проникали прямо в душу к собеседнику, который тревожно вглядывался в них.

— А это значит, что мир еще может измениться до неузнаваемости.

Выдержав многозначительную паузу, Уайз поднялся, причем гораздо живее, чем можно было предположить по его старческой внешности.

— Пойдемте. Если вы не против, я покажу вам, как ориентироваться в библиотеке.

Они прошли по тому же коридору, который привел Анрика в кабинет Уайза, а потом повернули направо.

— Здесь начинается раздел «История». Только он один в три раза больше, чем вся библиотека в центре города, куда вы ходили раньше.

Уайз подробно объяснил, как устроен каталог и как искать книги по шифру.

— Не знаю, обратили ли вы внимание на одну странную вещь: в историческом разделе очень много информации о далеком прошлом. Но чем ближе к Глобалии, тем меньше становится письменных свидетельств.

Они подошли к отсеку с почти пустыми полками.

Перейти на страницу:

Все книги серии Альтернатива. Фантастика

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее