Глобальное потепление

Разумеется, рука была сброшена, под ребра въехал острый локоток, а девчонка отодвинулась на полметра. Ливанов всегда позволял себе нарочито преждевременные жесты с расчетом именно на подобную реакцию: на третий-четвертый раз девушка обычно не то чтобы соглашалась, но привыкала, смирялась с такими вот правилами предложенной игры. Что было само по себе приятно, но увы, существенно снижало градус. Юлька пока держалась сама и держала дистанцию, и это его подзаводило.

— Все-таки удивительная у вас страна, — заговорил, как бы меняя тему, но на самом деле все о том же. — Как вы так живете? Ни малейшего порядка, ни хрена. А все потому, что у вас рулят бабы. Вот я, хоть убей, не могу себе представить, чтобы в этой… у нас, я имею в виду, в стране народ проголосовал за женщину. А вы запросто.

— Ты что, совсем за новостями не следишь? Ей импичмент объявили.

— Да знаю, знаю… Но в принципе — выбрали же. Сегодня одну, завтра другую. А в результате полный бардак.

— Ну да, — хмыкнула Юлька. — Если полный бардак, то женщина виновата. А ничего, что все предыдущие президенты были мужики, при них и началось?

— Ты что, можешь сказать конкретно, когда оно у вас началось?

— Этого никто не может сказать. Уж точно до глобального потепления.

Родное словосочетание зацепило слух, Ливанов даже подумал было, не начать ли обчитывать ее стихами; нет, пожалуй, рановато, после стихов (ливановских ранних и действительно, он знал, неплохих) девушки обычно сразу ложились, срывая к чертям весь увлекательный процесс, — а если вдруг не ложились, становилось еще обиднее. Интересно другое: насколько он успел заметить, и отнюдь не только в этот приезд, банановые вообще напрочь не помнили о глобальном потеплении. Свою перевернутую экстремальную жизнь они принимали как данность, а вовсе не катастрофу, как это было в первые после глобального потепления годы там, в его стране. Действительно, у них все началось раньше — распад, развал, бардак — потому и не заметили, наверное, как следует, что к тому же еще и потеплело.

А она вот помнит. Даже любопытно.

— Глобальное потепление, — повторил Ливанов, ему нравилось произносить это словосочетание, нравилось, как оно звучит. Хотел свернуть на свою мифическую трилогию, но не стал: говорить о ней абстрактно было неинтересно, а до стихов, как было сказано, у нас пока не дошло. — Оно же вас тут накрыло по-настоящему. Процентов тридцать территории затопило, да? — он постучал по ржавой канистре, на которой сидел, и она отозвалась глубоким гулом.

— Тридцать три, — сказала Юлька. — Но, знаешь, дело даже не в этом. Глобальное потепление, оно ведь нам показало, наконец, какие мы есть. И весь ужас в том, что никто не захотел увидеть! Никто ничего не стал менять. Живем, как будто так и было. И я хочу…

Последние фразы Ливанов слушал с неподдельным интересом: надо же, оно, оказывается, что-то пытается соображать, сопоставлять, делать выводы. Наличие у девушек ума, разумеется, в женской лайт-версии, он всегда приветствовал. И тем более досадным показалось, когда она внезапно замолчала, затормозила с разбегу, будто передумала вдруг выдавать государственную тайну. Правильно, усмехнулся Ливанов, вспомнила, что я соловецкий гость, северный сосед. У банановых своя гордость.

— Ну и чего ты хочешь? — подбодрил он.

Вышло даже двусмысленнее, чем задумывалось. Юлька бросила короткий взгляд исподлобья и не ответила. Странно: только что все было на мази, на ускорении, на правильном пути — и вот на глазах отходили контакты, распадались разъемы, разъединялся налаженный было коннект. Ливанов ничего не понимал.

— Знаешь что? — пустил он в ход самое обкатанное, безотказное и ни к чему не обязывающее. — А давай-ка я увезу тебя отсюда. Твоим мужьям чего-нибудь соврем, да они, наверное, и не станут возникать, ты же независимая женщина из независимой страны, правда? И рванем с тобой на Соловки!

Она подняла голову и посмотрела с неожиданным любопытством и надеждой, как будто ни с того ни с сего приняла его слова всерьез. Нет, с этими банановыми определенно ничего нельзя понять, а тем более с их женщинами.

Ливанов положил руку ей на плечо, выдержал мимолетную паузу, застолбив отсутствие сопротивления, а затем привлек Юльку к себе и прижал довольно чувствительно. Она оказалась упругая и горячая, пахнущая солнцем.

Не отстранилась. И это было уже скучно.