Глобальное потепление

Часть третья

9. Эта Страна

— Расскажи, как там было, — шепнула Катенька.

— Хреново, — отозвался Ливанов. — Там не было тебя.

Она тихонько засмеялась, не поверив, потом прижалась крепче и поверила безоговорочно. По квадратам навесного потолка отеля мелькали отсветы лазерных лучей от ночного клуба напротив, прозрачная занавеска вздулась парусом, впуская мягкий, прохладный и вкусный воздух столицы. По Катенькиной коже побежали мурашки, она всегда была у меня маленькой мерзлячкой, которую невозможно не обнять и не согреть. Если б удалось сосредоточиться целиком на этих трогательных мурашках, на душистых, свежевымытых для него волосах, на теплом пушистом дыхании…

Не получалось. Некоторое время они лежали молча, и Ливанову было о чем подумать. Совершенно отвлекся, не заметил, как она заговорила.

— Что, маленький?

— Ты не слушал?

Катенька была — сплошной рецептор, оголенный, гиперчувствительный, и скрыть от нее что-либо, недосказать, обмануть становилось возможным лишь в том случае, если она сама того хотела и позволяла. Она хотела и позволяла всегда, но всегда с небольшим, микроскопическим зазором, и за это мимолетное время Ливанова успевало уколоть острым стыдом и ощущением вины перед ней. И ничего нельзя поделать, и жить вот так совершенно невыносимо. Зря он ее позвал. Уже набрав ее номер, уже заговорив и озвучив, в последний момент понадеялся, что она не придет, не сможет, все-таки муж, ребенок, завтра с утра на работу, да мало ли неразрешимых проблем в жизни слабой, бесхитростной, изначально безо всякой надежды влюбленной женщины? Но она, естественно, все устроила, все разрулила, всех обманула, пришла. А так отсиделся бы тут один, дрых бы сейчас без задних ног.

— Прости, солнышко. Рассказывай, мне интересно.

— Врешь ты все… Говорю, мне звонила эта, ну которая все время в зеленом. Спрашивала, где ты.

— Извицкая, что ли?

— Да. Откуда у нее мой телефон?

— Понятия не имею. Как будто она не знала, где я. Она же была тогда у Рибера… кажется. Солнышко, мне про нее совсем не хочется говорить.

— Ты с ней спал?

Когда Катенька пыталась казаться роковой и вульгарной, она становилась неописуемо трогательной, наивной, смешной, Диванов прямо-таки умилялся на нее такую. Подгреб ее к себе, сжал до пружинистого сопротивления кожи, поцеловал во вкусные волосы, потом в глаза, наконец, долго, долго в губы, — черт, здоровье уже не то, два раза подряд никак, может быть, утром… Всего лишь сорок два, черт. Но сегодня был сумасшедший день, он просто устал.

— Катька, — заговорил он в тонкую впадину под ее ключицей, — ты мне напоминаешь эту страну. Подумай, у тебя же все хорошо. Все у тебя есть. Семья, дом, карьера, красота твоя невероятная и даже, не буду излишне скромным, большая любовь. Почему у тебя не получается быть счастливой, а?

— Я счастлива. Когда с тобой.

— Сейчас ты со мной. А начинаешь.

— Извини. Просто я все время помню, что это очень-очень ненадолго… глупости, конечно. Я больше не буду. Нет, правда, расскажи, как ты съездил.

Ливанов молчал. То, как он вернулся, собственно поездку заслонило напрочь, словно скрыло за плотным и рифленым пуленепробиваемым стеклом таможни аэропорта. Был момент, когда ему показалось, что он уже не выйдет оттуда… Передернул плечами, прогоняя жуть, устроил поудобнее подмышкой Катенькину голову. Правда, потом они извинились. Вернули документы и вещи, включая четыре бутылки виски, купленные по дешевке в банановом дьюти-фри, там за умеренную взятку хоть сколько бери в самолет. Заверили, будто произошла ошибка. Черта с два. Никогда они настолько не ошибаются. Не в этой стране.

— Весело съездил, — ответил, припоминая с усилием, словно эпизоды из довольно давно просмотренного фильма. — Потусовался у дайверов, плавал с аквалангом по затопленному городу, от осьминога мы улепетывали здоровенного… жалко, что не с тобой.

— Ничего. Я держалась тут. Хотя скучала, конечно.

— Кроме Извицкой, тебе никто насчет меня не звонил?

Приподнялся на локте, напряженно всматриваясь, как она вспоминает. Катенька смешно свела на переносице брови, и между ними прочертились две волосяные скорбные морщинки. Еще пару лет, и они останутся там навсегда. Особенно если это будут пару лет, проведенных со мной.

— Кажется, никто.

— Кажется или точно?

— Нет, никто.

Ливанов глянул на часы: половина двенадцатого, и жена, конечно, еще не спит, хорошо, если хоть Лилька, а вдруг ей хуже, вдруг осложнение на гланды, черт, черт, черт; жгучая вина обступала со всех сторон, брала в клещи, и жалко звучали любые самооправдания. Сел на постели, босой ногой дотянулся до Катенькиной сумочки, затерянной на полу среди прочих в беззащитном хаосе сброшенных вещей, и подфутболил ее поближе.

— Маленький, я с твоей мобилы позвоню, хорошо?