Глобальные шахматы. Русская партия

Понимания всего этого в окружении Ельцина не было, а подход «Куда они от нас денутся?» отражал общий примитивизм политического мышления нового руководства страны. Ельцин был человеком резких, грубых движений в политике. Во внешней политике это проявлялось еще сильнее, потому что он в ней плохо разбирался; как и Горбачев, долго принимал за чистую монету то, что ему говорили западные лидеры. А западная дипломатия несет в себе огромный заряд лицемерия и фарисейства.

Трудно ожидать искренности от европейской дипломатии, которая насчитывает полторы тысячи лет (если считать от распада Римской империи). Это 15 веков интриг, убийств, переворотов, заговоров, войн, аннексий и захвата территорий. Один из символов западной политической мысли — Николло Макиавелли, апологет интриг, злодейства и лицемерия на службе у государственного интереса. Доверчиво смотреть на наследников Макиавелли и восклицать: «Да, мы вам верим на слово!» — могли либо недалекие, либо все понимавшие, но злонамеренные люди.

Ельцин был человеком провинциального типа, руководителем из глубинки. Во внешней политике он хотел лишь проявить себя, впечатлить, показать свои лидерские качества. Ему неоправданно казалось, что своим «природным шармом» он мог очаровать своих западных контрагентов. «Особые отношения» с признанными лидерами западного мира должны были, с одной стороны, помочь Борису Николаевича в поддержании его непомерного эго, а с другой — помочь прийти к некоему равновесному, в его понимании, типу отношений с Западом.

Конечно, было бы неверно говорить, что с самого начала Ельцин собирался ездить в Вашингтон, дабы «получать ярлык на княжение», как делали русские князья в Золотой Орде, возить туда дань и кланяться президентам США. Но по факту так и получилось. Ельцинская Россия была слабой, плохо управляемой, с руководителями, которые готовы были отдать лидерство в международных отношениях Соединенным Штатам Америки и западному миру в целом, с политиками, которые видели в западном мире объект для поклонения и образец для подражания. Это автоматически ставило Россию в подчиненное, зависимое положение.

Мне довелось не раз наблюдать Бориса Ельцина в его зарубежных визитах, в частности в ходе его поездки в Соединенные Штаты в июне 1992 года. Его выступлению в Конгрессе политическая элита США аплодировала стоя. Прежде всего ему аплодировали как человеку, окончательно развалившему Советский Союз, который был колоссальным вызовом и для безопасности, и для идеологии, для экономической и политической системы Соединенных Штатов. Но также аплодировали и за те новые принципы, которые пытался предложить им Ельцин, — принципы новых отношений между Россией и Западом.

В этих принципах — отказ от холодной войны, схватки систем, признание ценности демократии и т. д. — было разумное начало.

Но идею равноправия России и США в зале конгресса воспринять не могли. Международные отношения — это отношения доминирования, это отношения властные. Мировая политика — это борьба за власть на мировой арене. Она этим не исчерпывается, но многое подчинено этой борьбе. Даже многие международные организации, которые внешне кажутся не связанными борьбой за власть, на самом деле являются полем схватки за власть. Внешняя политика — это борьба за власть и влияние в международном масштабе, борьба за ту или иную степень доминирования, ту или иную степень подчинения других государств.

И даже когда речь идет о структурах типа ООН, ПАСЕ и др., которые основаны на принципе равноправия, на уровне устава, на уровне декларируемых ценностей, резолюций и т. п., то в них полноценного равноправия нет.

Взять Евросоюз. Формально его принципы выполняются: теоретически даже одно государство может блокировать любое решение, например санкции против России. Но этого не происходит. Малые зависимые страны на это не решаются. Если они сомневаются, то их начинают убеждать, обрабатывать. Пока все члены ЕС не дадут формального согласия, решение принято быть не может, как это было в случае с решением об ассоциации ЕС с Украиной, его на время заблокировал парламент Нидерландов. Однако позже ассоциацию все же утвердили. И это закономерно: всем прекрасно известно, кто определяет в конечном счете позицию ЕС. Возможно, через ряд ступеней, через дебаты и прочие инструменты убеждения, возможно, на это потребуется полгода или год, но все равно верх возьмет позиция, которую занимает Германия и прогерманский блок стран — членов ЕС. Официально в ЕС все равны, но в реальной жизни, по выражению Джорджа Орруэлла, «некоторые животные более равны, чем другие». Иначе быть не может! Ведь эти «животные» крупнее, мощнее, их позиция является определяющей для Евросоюза. Германия — номер один. Франция — номер два, но в связке с Германией. До Брекзита «равнее других» была также Великобритания, в меньшей степени — Италия. Вот четыре страны, которые определяли до сих пор судьбы Евросоюза.