В науке сейчас вообще выдвигаются на передний план, по словам В. Гейзенберга, акты реализации гипотез, умственных схем и теоретических моделей; приобретают приоритетность задачи создания объектов, сравнительно с их созерцательным отражением, что, впрочем, отнюдь не уменьшает достоинства теоретического. Дело в том, что объекты современной науки теряют натуральность твердых тел макроокружения человека и выступают (наподобие квантовомеханических объектов) как созвездие возможностей. Познание таких объектов и является актуализацией тех или иных ракурсов потенциального. Поэтому мышление путем конструирования становится нормативным в современном научном познании.
Опыт построения будущего и конструирования в современной цивилизации показал, что осуществление актов перехода от теории к практике, от прошлого к будущему, от потенциального к актуальному, от естественного к искусственному требует деятельности особого типа. Такой деятельностью и оказывается проектирование и его главная концептуальная задача — проект. И неслучайно проектирование сейчас получает интегральный статус и начинает конкурировать с традиционными средствами познания и действия, отодвигая даже теорию как главную форму организации научного знания. «… Современная наука, — пишет по этому поводу Г. Башляр, — базируется на проекте. В научном мышлении соображения субъекта об объекте всегда принимают форму проекта»943
.Не менее значительную роль играет проектирование в социальной практике, культуре и, в частности, искусстве. Проектирование становится важнейшей характеристикой инженерного, социологического и художественного сознания, основным содержанием дизайна, организации материальной среды человека. Выдвигаются даже идеи о проективном состоянии культуры в целом (К. Кантор, В. Сидоренко и др.), об осуществленности в проектном языке виднейших замыслов цивилизации как таковой944
.Актуализация задач проектирования действительно связана с состоянием современной цивилизации, которое манифестирует возрастание социальной опасности ошибки и потому утверждает необходимость проектного испытания всего нового. Ведь человечество накануне III тысячелетия впервые, по выражению К. Поппера, испытало абсолютную ошибку, когда невероятные материальные и человеческие ресурсы были затрачены на утопические программы, которые являются принципиально не осуществимыми. Стало ясно, что будущее есть предметом не «заглядывания» вперед (как это утверждают приверженцы утопических программ и прогностических иллюзий), а — построения, так как оно не приходит (подобно весне), а проектируется. Итак, альтернативой утопий, которые стали настоящим бедствием XX в., выступает именно научная сила проектов как конструктивного достояния современной деятельности.
Если утопия есть порождением свободной, неограниченной фантазии, то эксперимент опирается на эмпирически выверенное воображение. Если утопия всегда есть результатом состояния, когда со сферой мысленного ведут себя, как с областью реального, то проект, наоборот, сориентирован на получение реальности как предмета творения и конструирования.
Идея «рукотворного будущего» требует также различения понятий проекта и судьбы. Становится очевидным, что будущее не только и не столько судьба, сколько путь реализации человеческих ожиданий. Не будущее приходит к человеку как судьба, а человек приходит к будущему как осуществлению своих целей, идеалов, проектов. В этом отношении процесс отличается от судьбы тем, что в нем конфликт между актуальной реальностью и привлекательностью будущего решается посредством осознания путей превращения настоящего в грядущее, тогда как судьба лишь констатирует неизбежность будущего.
Разумеется, проект и проектирование не являются произведением лишь нашего времени. Они были присущи человеку как творчески–деятельному существу всегда, но не в том специально выделенном, автономизированном виде, в котором проект и проектирование возникают сейчас. Гносеологический анализ актов конструирования и теоретико–познавательных средств, с помощью которых раскрывается феномен проекта, был проведен в XVIII в. И. Кантом. Он впервые показал, что между эмпирической и теоретической деятельностью выступает творческая сила продуктивного воображения, которое опосредствует эти когнитивные сферы актами конструктивизации. Отсюда он сделал вывод об эвристической роли структур, начертаний, схем, которые имеют достоинство интуитивных факторов трансформации эмпирического в абстрактно–теоретическое и наоборот.