Иными словами, к социализму лучшего всего было бы идти в стране, где еще нет переразвитого «общества пресыщения», но уже есть высокий, не меньший чем в сегодняшних развитых странах, потенциал технологического и социального прогресса плюс налицо (само)организованный субъект общественного обновления, переполняемый социально-творческой энергией.
В реальной истории все было, есть и будет много сложнее. Так, в Российской империи начала ХХ века в результате ее внутренних противоречий, крайне обостренных Первой мировой войной, были налицо только предпосылки второго блока, да и то в крайне странном виде - в виде симбиоза нескольких миллионов солдат, матросов и рабочих, готовых отдать свои жизни ради снятия неимоверно тяжелых противоречий России 1917 года, и нескольких сотен тысяч (само)организованных большевиков и их союзников, действительно способных к сознательному социальному творчеству. В результате предпосылки первого и третьего блоков в нашей стране создавались ценой максимального напряжения нетехнологических и неэкономических факторов: массового насилия и массового энтузиазма. Неизбежное исчерпание потенциала сначала (к началу 1950-х гг.) первого, а затем (к концу 1960-х гг.) и второго вызвало неизбежный крах этой опережающей мутации.
Что касается современного состояния мира, то авторы видят только один, да и то несколько фантастический вариант комбинации условий, наиболее благоприятных для социалистической революции: (i) присутствует и играет одну из ведущих ролей в общественном развитии социально-творческий субъект - люди, хотя бы отчасти занятые социально-творческой деятельностью и в незначительной мере подчиненные стандартам общества пресыщения; (2) достаточно высок (близок к среднему для развитых стран) уровень технологического развития и производительности; (3) налицо достаточно сильная тенденция самоорганизации и слабо развито подчинение труда капиталу; (4) большинство работников занято не в превратном секторе; (5) развиты переходные к посткапитализму формы. Эта система должна, однако, оставаться под внешней властью капитала, ибо иначе это будет уже готовый социализм.
На первый взгляд, системы, для которой были бы характерны хотя бы в значительной мере названные выше черты, нет и быть не может. И это действительно так, если мы говорим о некоторой стране. Однако современный мир - это мир глобализации, а не национальных государств. И потому мы можем поставить вопрос по-другому: а нет ли в современном мире такого субъекта глобальных процессов, который был бы близок по своим основным параметрам к названной выше модели?
На этот вопрос ответ найти уже несколько легче. Внимательный исследователь, знакомый с альтернативами современного мира, его уже, по-видимому, увидел: это сети новых социальных движений и неправительственных организаций49
. Для них и их членов в основном характерны названные выше черты, но они по-прежнему живут и действуют в мире, подчиненном глобальному капиталу. Именно против него они и могут совершить социальную революцию. Только это будет не столько национальная революция в виде штурма нового Зимнего дворца или казарм Монкада, в которых засели силы капитала, сколько глобальнаяреволюция против правил тотальной гегемонии капитала.Естественно, это уже значительный отход (надеемся - шаг вперед) от классического марксизма. Но, повторим, было бы странно ожидать от марксиста того, чтобы он считал возможным видеть и тем более осуществлять ныне социальные преобразования в соответствии с канонами позапрошлого века.
Вернемся к проблеме, поставленной в начале этого раздела: почему же развитие в ХХ веке пошло не по Марксу? Почему социалистические революции совершились не в наиболее развитых странах, а там, где совершились, породили не только определенные достижения, но и монстров наподобие ГУЛАГа, в конечном итоге закончившись крахом порожденных ими систем? Почему господствующей стала траектория само-реформирования капитализма?
Ответ на этот вопрос отчасти уже был дан выше. Карл Маркс и понимаемый только как наследие самого Маркса марксизм были и остаются ограниченными исследованием преимущественно классического состояния капитализма. Они не принимали (и не могли принять в силу исторической специфики) во внимание всей многосложной диалектики «заката» старых и рождения новых систем, сложностей их нелинейных трансформаций, хотя ряд предпосылок такого анализа (в частности, идея формального и реального подчинения труда капиталу) в этом наследии есть.