Глоток мрака

Прочие мои стражи не приняли Китто как равного себе. Он был откровенно слабее их, и хотя по настоянию Дойла занимался на тренажерах наравне с другими, так что под белой кожей понемногу нарастали мускулы, настоящим воином ему стать не светило.

Дойл ответил на написанный у меня на лице вопрос:

– Все, кому я доверяю больше, чем ему, пошли в холм Благих вместе со мной. А кто из оставшихся мог понять, что значат для тебя эти два локона, моя принцесса? Только тот, кто был с нами с самого начала. То есть кроме Китто – только Никка, а он хоть и лучше владеет мечом, но воля у него не сильней. К тому же Никка вскоре станет отцом, я не хочу вовлекать его в нашу битву.

– Это и его битва, – заметил Рис.

– Нет, – возразил Дойл.

– Если мы проиграем и Мерри не получит трон, наши враги убьют и его, и его нареченную, Бидди.

– Никто не посмеет тронуть женщину-сидхе с ребенком под сердцем! – возмутилась бабушка.

– Боюсь, что кое-кто из наших врагов посмеет, – сказал Рис.

– Согласен с Рисом, – кивнул Гален. – Кел предпочтет уничтожить страну фейри, чем потерять шанс наследовать трон.

Ба тронула его за руку:

– Ты стал циничным, мальчуган.

Гален ей улыбнулся, но в зеленых глазах осталась настороженность и едва ли не страдание:

– Поумнел.

Она повернулась ко мне.

– Представить страшно, что благородный сидхе так переполнен ненавистью. Пусть даже это Кел.

– Последнее, что я услышала от тетушки, это что мой кузен Кел строит планы сделать мне ребенка и править вместе со мной.

Бабушкино лицо выразило омерзение.

– Ты бы скорее сдохла!

– И вот теперь я беременна, и никак не от него. Рис с Галеном правы – он бы убил меня и сейчас, если бы смог.

– Если бы мог, он бы постарался убить тебя до рождения детей, – добавил Шолто.

– А тебе что за дело до моей Мерри, царь слуа? – Ба даже не пыталась скрыть подозрительность.

Шолто шагнул ближе, стал в ногах кровати. Он не вмешивался раньше, позволил другим стражам ласкать и утешать меня. Я была ему за это благодарна – мы все еще были друг для друга скорее знакомыми, чем друзьями.

– Я один из отцов ее детей.

Ба повернулась ко мне, глянула недовольно, едва ли не сердито.

– Слышала я такую сплетню, но не поверила.

Я кивнула:

– Это правда.

– Не может он быть царем слуа и королем Неблагих. На два трона одним задом не сядешь, – сердито сказала она. В голосе густо слышался простонародный акцент.

В другом случае я повела бы себя дипломатично, но время для дипломатии кончилось – в моем малом круге уж точно. Я беременна правнуками Ба, я много времени буду проводить в ее обществе. И мне не нужны свары между ней и Шолто на протяжении девяти месяцев, а то и дольше.

– Почему ты не рада, что Шолто – один из отцов?

Вопрос был не в меру прямой, любой сидхе счел бы его бестактным. Среди малых фейри этикет был почти так же строг.

– Всего день, как надеешься стать королевой, и уже грубишь своей старой бабушке?

– Я надеюсь, что ты будешь рядом со мной всю мою беременность, и не хочу, чтобы между тобой и моими любовниками были трения. Скажи мне, почему ты не любишь Шолто.

Ее прекрасные карие глаза приобрели совсем недружелюбное выражение.

– А думала ты хоть раз, чья рука нанесла удар, сгубивший твою прабабушку, мою мать?

– Она погибла в одной из последних больших войн между дворами...

– И кто же ее убил?

Я глянула на Шолто. Лицо его было обычной надменной маской, но в глазах отражалась стремительная работа мысли. Я не успела изучить его мимику так же хорошо, как Риса или Галена, но была почти уверена, что он с бешеной скоростью думает.

– Это ты убил мою прабабушку?

– В боях я убивал многих. Брауни сражались за Благой двор, а я был на другой стороне. И я, и мои подданные убивали брауни и других малых фейри, сражавшихся за Благих, но был ли среди моих жертв кто-то твоей крови, я не знаю.

– Еще того хлеще, – сказала Ба. – Ты ее убил и даже не заметил.

– Я убивал многих. Со временем лица сливаются, и трудно вспомнить, чем один убитый отличается от другого.

– Я видела, как она умерла от его руки, Мерри. Он сразил ее и пошел дальше, словно она пустое место. – Ее голос наполняло страдание, откровенная душевная мука – я никогда не слышала, чтобы моя бабушка так говорила.

– Что это была за война? – спросил Дойл, и его бас камнем упал в сгустившееся напряжение, словно в глубокий колодец.

– Третий призыв к оружию, – сказала Ба.

– Война, которая началась с того, что Андаис похвалилась, будто ее гончие лучше, чем у Тараниса, – сказал Дойл.

– И потому ее назвали Собачьей войной, – добавила я.

Он кивнул.

– Не знаю я, с чего она началась, та война. Король нам не говорил, зачем нам на нее идти, говорил только, что не пойти – это измена, а за измену казнят.

– А первая война называлась Свадебной, что интересно, – заметил Рис.

– Да, знаю, – поддержала я. – Андаис предложила Таранису заключить брак и объединить дворы, после того как ее муж погиб в поединке.

– Не могу припомнить, кто из них кого первым оскорбил, – сказал Дойл.

– Больше трех тысяч лет прошло, – хмыкнул Рис. – За такое время подробности могут стереться из памяти.