Охранник Гая был уже совсем рядом. Правой рукой он тянул из-за спины коробчатый арбалет, а левой примеривался к рукаву рыжего. Лохматый, сохраняя все тот же жалобный вид, зачем-то полез под белый китель.
«Документик ищет!» – подумала Рина.
Телохранитель считал иначе. Отбросив арбалет, которым он уже не успевал воспользоваться, он прыгнул на официанта. Тот уклонился, круто развернувшись в бедрах, и в руке у охранника, успевшего вцепиться ему в волосы, осталась вся его рыжая шевелюра. Арбалетчик в ужасе уставился на нее. Должно быть, ему показалось, что он содрал с официанта скальп. Но это был всего лишь парик.
Дальше разбитое время застыло, раскалываясь на кадры. Рука официанта показалась из-под кителя. Теперь в ней было что-то плоское и на глаз ломкое. Серебристая паутина, вмерзшая в тонкий и отчего-то не растаявший слой льда.
Вскинув закладку над головой, официант на мгновение застыл, набираясь решимости.
– Ну что, ведьмарики? Потанцуем? – крикнул он сорванным голосом.
Теперь, когда парик больше не скрывал лица, Рина узнала его. Поняла, что сейчас произойдет. Атакующая закладка, брошенная себе под ноги, – верная смерть для того, кто это сделал. Но и не только для него. Для всех, кто сейчас в зале.
– Родион! – отчаянно крикнула Рина. – Не надо, Родион!
Ее вопль настиг Родиона в момент броска. Он повернулся. Узнал ее. Отшатнулся. В медленно падавшем
Рина стояла столбом. Смотрела. Ждала непонятно чего. Ее переклинило. Что-то полыхнуло. Мимо пронеслась хрустальная чешуя бокалов. Потом и Рину понесло куда-то, подбрасывая и прикладывая об пол. В полете она почему-то упорно думала, догонит осколки бокалов или нет. Но так и не узнала, догнала ли. Тишина. Чернота. Провал.
Очнулась Рина от повторяющихся прикосновений чего-то холодного и мокрого. Тряпки? Губки? Она хотела возмутиться и потребовать убрать от себя это мокрое, но оно тотчас влезло ей в рот, и она по вкусу определила, что имеет дело с салфеткой. Ничего, кроме салфетки, так противно не раскисает и не распадается на отдельные катышки.
Рина собралась с возмущением выплюнуть салфетку, но тут чей-то голос плаксиво пожаловался:
– Ну и где ее папенька, позвольте вас спросить? Он что, возомнил, что я вот так вот буду бесплатно сидеть и протирать его дочь? А если я простужу пальцы?
– Он побежал за врачом, Дионисий!
Мокрая салфетка опять влезла Рине в рот, а потом стала возюкать где-то возле уха. Видимо, тот, кто ею водил, вообще не смотрел на Рину и выполнял свою работу явно халтурно.
– В зале полно врачей… Толпы! Натурально толпы! Владочка по первому образованию психолог! А Младочка по второму образованию логопед!.. Или по третьему. Я всегда путаю…
Рина осторожно приоткрыла глаза. Увидела спинку дивана, шторы – и больше ничего, потому что побоялась осмотреться. Белдо откинул окончательно раскисшую салфетку и брезгливо вытер пальчики о брюки.
– Она не приходит в себя уже час! И ведь абсолютно никаких ран, хотя буквально расплющила мой любимый горшок с бегонией! Между прочим, я каждый день лично ковырял в нем спичкой! Помогал корням дышать! – продолжал плакаться Дионисий Тигранович.
Кому он жаловался, Рина не понимала, пока повторно не услышала другого голоса, то высокого, как звон хрустального бокала, то вдруг проседающего. Гай.
– Дионисий, ее отец заплатит вам за бегонию!
– Бе-бе-бе! Мне не нужны его противные деньги! Мне нужна именно моя бегония и именно моя спичечка! Где? Где она? Она ее тоже потеряла! – едва ли не со слезами воскликнул старичок.
По невидимому хрустальному бокалу застучали ножом. Так звучал смех Гая. Похоже, он был чем-то очень доволен.
– Дионисий, вы не представляете, как нам всем повезло! В первые несколько секунд
Рина лежала тихо, чтобы не выдать, что очнулась. О ней не вспоминали. Она чувствовала, что в комнате только Белдо и Гай.