Глоток зеленого шартреза

Весь двор усыпан был песком,
Цветами редкостными вышит,
За ним сиял высокий дом
Своей эмалевою крышей.

А за стеной из тростника,

Работы тщательной и тонкой,
Шумела Желтая река
И пели лодочники звонко.

Лай-Це ступила на песок,

Обвороженная сияньем,
В лицо ей веял ветерок
Неведомым благоуханьем,

Как будто первый раз на свет

Она взглянула, веял ветер,
Хотя уж целых десять лет
Она жила на этом свете.

И благонравное дитя

Ступало тихо, как во храме,
Совсем неслышно шелестя
Кроваво-красными шелками.

Когда, как будто донесен

Из-под земли, раздался рокот,
Старинный бронзовый дракон
Ворчал на каменных воротах:

«Я пять столетий здесь стою,

А простою еще и десять,
Судьбу тревожную мою
Как следует мне надо взвесить.

Одни и те же на крыльце

Китаечки и китайчонки,
Я помню бабушку Лай-Це,
Когда она была девчонкой.

Одной приснится страшный сон,

Другая влюбится в поэта,
А я, семейный их дракон,
Я должен отвечать за это?»

Его огромные усы

Торчали, тучу разрезая,
Две тоненькие стрекозы
На них сидели, отдыхая.

Он смолк, заслыша тихий зов,

Лай-Це умильные моленья:
«Из персиковых лепестков
Пусть нынче мне дадут варенья!

Пусть в куче розовых камней

Я камень с дырочкой отрою,
И пусть придет ко мне Тен-Вей
Играть до вечера со мною!»

При посторонних не любил

Произносить дракон ни слова,
А в это время подходил
К ним мальчуган большеголовый.

С Лай-Це играл он, их дворцы

Стояли средь одной долины,
И были дружны их отцы,
Ученейшие мандарины.

Дракон немедленно забыт,

Лай-Це помчалась за Тен-Веем,
Туда, где озеро блестит,
Павлины ходят по аллеям,

А в павильонах из стекла,

Кругом обсаженных цветами,
Собачек жирных для стола
Откармливают пирожками.

«Скорей, скорей, – кричал Тен-Вей, –

За садом в подземельи хмуром
Посажен связанный злодей,
За дерзость прозванный Манчжуром.

Китай хотел он разорить,

Но оказался между пленных,
Я должен с ним поговорить
О приключениях военных».

Пред ними старый водоем,

А из него, как два алмаза,
Сияют сумрачным огнем
Два кровью налитые глаза.

В широкой рыжей бороде

Шнурками пряди перевиты,
По пояс погружен в воде,
Сидел разбойник знаменитый.

Он крикнул: «Горе, горе всем!

Не посадить меня им на кол,
А эту девочку я съем,
Чтобы отец ее поплакал!»

Тен-Вей, стоявший впереди,

Высоко поднял меч картонный:
«А если так, то выходи
Ко мне, грабитель потаенный!

Борись со мною грудь на грудь,

Увидишь, как тебя я кину!»
И хочет дверь он отомкнуть,
Задвижку хочет отодвинуть.

На отвратительном лице

Манчжура радость засияла,
Оцепенелая Лай-Це
Молчит – лишь миг, и все пропало.

И вдруг испуганный Тен-Вей

Схватился за уши руками…
Кто дернул их? Его ушей
Не драть так сильно даже маме.

А две большие полосы

Дрожали в зелени газона,
То тень отбросили усы
Назад летящего дракона.

А дома в этот миг за стол

Садятся оба мандарина
И между них старик, посол
Из отдаленного Тонкина.

Из ста семидесяти блюд

Обед закончен, и беседу
Изящную друзья ведут,
Как дополнение к обеду.

Слуга приводит к ним детей,

Лай-Це с поклоном исчезает,
Но успокоенный Тен-Вей
Стихи старинные читает.
И гости по доске стола
Их такт отстукивают сами
Блестящими, как зеркала,
Полуаршинными ногтями.