Глоток зеленого шартреза

Только над городом месяц двурогий
Остро прорезал вечернюю мглу,
Встал Одиссей на высоком пороге,
В грудь Антиноя он бросил стрелу.

Чаша упала из рук Антиноя,

Очи окутал кровавый туман,
Легкая дрожь… и не стало героя,
Лучшего юноши греческих стран.

Схвачены ужасом, встали другие,

Робко хватаясь за щит и за меч.
Тщетно! Уверенны стрелы стальные,
Злобно насмешлива царская речь:

«Что же, князья знаменитой Итаки,

Что не спешите вы встретить царя,
Жертвенной кровью священные знаки
Запечатлеть у его алтаря?

Вы истребляли под грохот тимпанов

Все, что мне было богами дано:
Тучных быков, круторогих баранов,
С кипрских холмов золотое вино.

Льстивые речи шептать Пенелопе,

Ночью ласкать похотливых рабынь –
Слаще, чем биться под музыку копий,
Плавать над ужасом водных пустынь!

Что обо мне говорить вы могли бы?

«Он никогда не вернется домой,
Труп его съели безглазые рыбы
В самой бездонной пучине морской».

Как? Вы хотите платить за обиды?

Ваши дворцы предлагаете мне?
Я бы не принял и всей Атлантиды,
Всех городов, погребенных на дне!

Звонко поют окрыленные стрелы,

Мерно блестит угрожающий меч,
Все вы, князья, и трусливый и смелый,
Белою грудой готовитесь лечь.

Вот Евримах, низкорослый и тучный,

Бледен… бледнее он мраморных стен.
В ужасе бьется, как овод докучный,
Юною девой захваченный в плен.

Вот Антином… разъяренные взгляды…

Сам он громаден и грузен, как слон.
Был бы он первым героем Эллады,
Если бы с нами отплыл в Илион.

Падают, падают тигры и лани

И никогда не поднимутся вновь.
Что это? Брошены красные ткани
Или, дымясь, растекается кровь?

Ну, собирайся со мною в дорогу,

Юноша светлый, мой сын Телемах!
Надо служить беспощадному богу,
Богу Тревоги на черных путях.

Снова полюбим влекущую даль мы

И золотой от луны горизонт,
Снова увидим священные пальмы
И опененный, клокочущий Понт.

Пусть не запятнано ложе царицы –

Грешные к ней прикасались мечты.
Чайки белей и невинней зарницы
Темной и страшной ее красоты».

III

ОДИССЕЙ У ЛАЭРТА