Глубина 11 тысяч метров. Солнце под водой

Чудесным апрельским днем 1957 года первая когорта американских океанографов появилась в Кастелламмаре. Пока суд да дело, надо было выработать план работы, договориться, кто из океанографов будет погружаться, распределить обязанности — одним словом, составить четкую программу. «Триест» подвергли тщательному осмотру, установили на нем прибывшее из Америки дополнительное оборудование; решено было, что я спущу батискаф на воду 8 июня. Коллеги засыпали меня вопросами: сможет ли «Триест» опуститься на дно; можно ли в нем пробыть шесть-семь часов на глубине; хороша ли видимость сквозь иллюминаторы; есть ли смысл монтировать гидрофоны; способен ли он останавливаться точно на трехсотметровой глубине при расстоянии до дна около трех километров и т. д. и т. п. Я утвердительно ответил на все вопросы, после чего мы в полном составе отправились на судоверфь. Будущие члены экипажа по очереди залезали в кабину, оглядывались и тщательно замеряли каждый свободный клочок, рассчитывая установить там свои электронные приборы. Затем мы расстались, условившись собраться в день спуска на воду.

Шесть недель спустя, как уже говорилось, батискаф был полностью готов. Мощный кран «Навальмеканики» в пятый раз опустил его в воды Неаполитанского залива. Началась самая плодотворная кампания «Триеста».

В замке «Квисисана» держал совет штаб блистательных умов американской науки. Под сводами бывшей резиденции Бурбонов собрались представители электроники, биологии и акустики.

Основные изыскания должны были проводить три лаборатории под надзором постоянного представителя Управления морских исследований. Колумбийский университет отрядил двух акустиков — Роберто Фрасетто и Ломаска. Им предстояло исследовать акустическую морскую среду в частотах от пяти до четырехсот циклов в секунду.

«Комманданте» Фрасетто был необыкновенно популярной фигурой в Италии. Бывший офицер итальянского флота, он во время второй мировой войны служил на подводной лодке.

В составе особого подразделения «людей-торпед» принимал участие в нападении на порт Ла-Валетта, на Мальте, потопив при этом корабль союзников. Фрасетто был ранен, чудом остался жив и попал в плен; когда Италия перешла на сторону союзников, он предложил им свои услуги. Итальянец оказался настолько ценным специалистом, что ему решено было доверить важные военные секреты, для чего американское правительство в двадцать четыре часа предоставило ему гражданство — случай беспрецедентный! В Италии его по справедливости чтили как одного из героев войны, хотя и сожалели при случае, что он поменял гражданство.

Классическая драма XX века: может ли ученый покинуть Европу ради более богатой лаборатории? Ведь это не только смена географии. Речь идет о совершенно новом подходе к науке; золотой дождь влечет за собой и иной образ действий, мало приспособленный к нашим привычкам. Европейскому ученому так же трудно понять американские методы, как американцу обрести творческий дух старой европейской науки.

Теперь у «комманданте» Фрасетто появилась прекрасная возможность вновь оказаться в любимой Италии, работая на средства американского правительства…

С ним приехал мистер Ломаск, типичный лабораторный работник, ультраспециализированный в своей области. Вечно погруженный в акустические измерения, он постепенно перестал улавливать вокруг себя другие звуки, кроме тех, что регистрировали его приборы. Если к нему обращались за чем-нибудь иным, он обычно не отвечал; если вы переспрашивали, он вздрагивал и устремлял на вас взор человека, мучительно желающего понять, что от него хотят. Для Ломаска выход в иные сферы стоил такого труда, что мы вскоре перестали открывать его. Переехав из Штатов в Италию, он, например, забыл переставить часы и приходил на работу тогда, когда все уходили, оставаясь там добрую половину ночи и возясь со своими гидрофонами, датчиками и контрольными приборами.

Такой метод нравился ему; позже Ломаск совершил со мной несколько погружений, получив весьма важные результаты.

Море оставалось для него только опытным полем, его интересовали в нем шумы и только шумы. Голубизна воды, протяженность дна, температура воды и ее состав — все это не играло для него никакой роли. Однажды мы провели вдвоем под водой возле Капри три часа, наконец он сказал мне, что измерения закончены и мы можем подниматься. Я счел своим долгом заметить:

— Мистер Ломаск, вы приехали из Америки, чтобы погрузиться на батискафе. Сейчас мы с вами лежим на дне на глубине одной тысячи метров. Вы — океанограф. И вы просите меня начать подъем, ни разу за все время не взглянув в иллюминатор! Неужели вам не интересно, что делается снаружи?

— Да? Пожалуйста, — с готовностью ответил он и вежливо уперся взором в иллюминатор. Минуту спустя он спросил: — Теперь можем подниматься?..