Глубина (сборник)

Девушка очень долго молчит, и я решаю, что невольно обидел её. Но она лишь спрашивает:

— Почему? Я кого-то тебе напоминаю?

— Да, — признаюсь я. — Всё равно я забудусь, и назову тебя так. Давай лучше избежим этого.

— Давай, — соглашается она, садясь рядом, протягивает руки, греет их над фонарём, как над костром. — Я легко привыкаю к именам.

— Я тоже.

Мы сидим и молчим. Я чувствую, как потихоньку проваливаюсь — всё глубже и глубже…

— Вика…

— Что, Леонид?

— Я буду большим дураком, если усну сейчас?

— Не знаю, — говорит она. — Тяжёлый был день?

— Тяжёлые ещё будут.

— В доме есть кровать… как ты понимаешь.

Я киваю. Не хочется вставать и уходить из живой тишины в мёртвую.

— А если хочешь, я принесу тебе одеяло, — продолжает Вика.

— Спасибо. Это будет просто здорово.

Она встаёт, и я собираю остатки сил.

Глубина, глубина, я не твой… отпусти меня, глубина…

Вначале я сходил в туалет. Слава богу, провода от костюма и шлема достаточно длинные. Потом добрёл до тахты, упал на постель, отшвыривая подушку. В виртуальном шлеме и так голова задрана. К утру занемеет шея, но я не хочу сейчас уходить.

— Вика, включай дип… — прошептал я «Виндоус-Хоум». Цветная метель, и я вновь в глубине.

— Что ты сказал? — Вика стоит рядом. Та Вика, которая живая… почти…

— Нет, ничего.

Я беру одеяло, расстилаю на траве, ложусь. Девушка садится рядом.

Смотрю на звёзды. Они так близко, они так заманчиво ярки. Мне не хватает лишь прозрачных тонких крыльев — чтобы взлететь и разбиться о невидимое стекло…

— Вика, тебе не одиноко здесь, в глуши?

— А почему ты решил, что это глушь?

— Звёзды слишком яркие.

— Нет. Здесь хорошо…

Она ложится рядом, и я сдвигаюсь на одеяле, чтобы нам хватило места.

— Ты любишь небо? — спрашивает Вика.

— Да. Я люблю смотреть на звёзды. Только совершенно не знаю, как они называются.

— А зачем им наши имена… — Вика касается моей руки. — Смотри, упала звезда. Прямо над нами.

— Мы можем пойти и поискать её, — серьёзно говорю я. Вика отвечает не сразу, и я с ужасом понимаю, что сейчас придётся вставать.

— Нет, — решает она. — Ты на ногах не держишься, Стрелок. Мы её поищем утром. Звезда как раз остынет, и можно будет взять её в руки.

— Утром слишком светло, — замечаю я. — Лучше завтра вечером.

— Ты странный, — тихо говорит девушка. — Хорошо. Поищем завтра.

— Ты находила когда-нибудь упавшую звезду?

Вика молчит, но я чувствую, что она качает головой.

— Виртуальность отняла у нас небо, — шепчу я.

— Ты тоже это понял?

— Конечно. Мир уходит в глубину. В отражение реальности. Зачем летать к Луне или Марсу, если здесь уже доступны любые планеты? Пропал азарт. Пропал интерес.

— Зато развиваются электронные технологии.

— Разве? «Восьмёрка» — это просто очень крутой «686»… — я намеренно называю «пентиум-про» непринятым именем. — Ничего нового не родилось за последние пять лет. Топчемся на месте.

Вика тихо смеётся.

— Господи… спор о развитии технологий… Леонид, ты ведь в борделе.

— Знаю. Тебе неинтересно?

— Интересно. Я… я просто отвыкла от таких разговоров.

Она молчит, потом легонько касается моей щеки губами.

— Спи. У тебя язык заплетается, Лёня.

Не спорю. Мне не хочется с ней спорить.

Тем более, что она права.

Я закрываю глаза и засыпаю — мгновенно.

011

Мне снится сон. Мне часто снятся сны — за день сознание выматывается так, что разгрузка просто необходима. А сны для того и приходят, чтобы спасти нас от обилия впечатлений, досказать несказанное.

Обычно я не запоминаю снов. Лишь сумбурные остатки вертятся в голове, так и не осознанные до конца. Но сейчас сон ярок и впечатывается в сознание. Может быть потому, что я сплю в виртуальности.

Я стою на сцене, за тяжёлыми полотнищами занавесей. На сцене — человек с гитарой, он неподвижен, словно скован невидимыми цепями. Он поёт, но до меня не доносится слов. Между нами — глубина, ожившая, ставшая прозрачной стеной. И я напрягаюсь, пытаясь шагнуть к нему, разбить стену и услышать слова. Но глубина тяжела и упруга, словно резиновая плита. Меня отшвыривает обратно, я падаю на колени, замираю, не в силах пошевелиться.

Певец поворачивает голову, смотрит на меня. Кажется, он начинает петь громче. Но я всё равно не слышу. Я скован глубиной, спелёнут. Я беспомощен.

Певец кивает и отворачивается. Я вдруг понимаю, что это и есть Неудачник из «Лабиринта». Тот, кого я должен спасти… спасти, а не валяться на коленях под незримой резиновой тяжестью.

Но сил всё равно нет.

С противоположного конца сцены, из-за занавеса, появляется ещё один человек. Он в маскировочном комбинезоне, с винчестером в руках. Усмехается, глядя на меня, поднимает оружие. Это Алекс.

«Нет!» — кричу я, но звук вязнет в глубине.

Алекс стреляет. Пуля пробивает гриф гитары, взвизгивают струны, сворачиваясь упругими кольцами, барьер тишины лопается. Я вскакиваю, тяжесть исчезла, и певец недоумённо смотрит на убитую гитару, Алекс передёргивает затвор, а я уже бегу, прыгаю, сбиваю певца с ног, заслоняю собой.

— Я говорил, что сделаю тебя, — произносит Алекс.

Он стреляет, пуля входит мне в грудь, разрывает сердце, проходит насквозь и пронзает певца. Его тело вздрагивает и становится мёртвым.