Триксия не смогла за ней угнаться. Остановилась, выпрямилась, глянула вдаль. Небо над северным горизонтом светилось, словно там раскинулся город. Так оно и было. Старые поля ракетных шахт исчезли, и мир нашел плоскогорью лучшее применение. Там теперь добывали кейворит. Компании со всего неспящего мира устремились туда. С орбиты видно было, как тянутся от исходного места клановых разработок все новые и новые шахты, уходя на тысячу миль в безжизненную глушь. На шахтах работали пауки: миллионы их. Даже если синтезировать это волшебное вещество никогда не удастся, кейворит произведет революцию во внутрисистемных полетах, частично возместив досадное отсутствие иных небесных тел.
Виктория, казалось, почувствовала, что Триксия за ней не поспевает. Паучиха отыскала закругленный выступ скалы, укрытый от ветра, и устроилась там. Триксия села рядом, обрадовавшись, что они теперь на одном уровне. На юг тянулась равнина, покрытая сотнями холмов, и каждый мог оказаться последним пристанищем Шерканера. А в сияющем у горизонта небе медленно уходили вверх крошечные пятнышки света: космические антиграв-грузовозы. В человеческой истории антигравитация всегда причислялась к Несбыточным Грезам. Ну и вот она.
Вики некоторое время молчала. Человек, не зная пауков, мог бы подумать, что она спит. Но Триксия видела красноречивые подергивания пищевых рук подруги и слышала непереводимое бормотание. Вики частенько впадала в такое состояние; часто выпадала из образа, который укрывал ее и от сотрудников, и от Белги Андервиль, и от пришельцев из космоса. Маленькая Виктория, как полагала Триксия, справилась отлично: ее мать не могла бы управиться лучше. Она сделала возможным окончательный успех великой контрразведывательной операции своих родителей. Триксия видела в своих наглазниках дюжину неотвеченных вызовов: внешний мир пытался достучаться до майора Лайтхилл. Виктория могла сейчас уделить себе лишь час-два в сутки. И если не считать Брента, Триксии одной было известно, какие тревоги гнетут Викторию Лайтхилл.
В(ы)ключенная поднималась в небеса, перемещая тени по неровному ландшафту. Теплее в Верхней Экватории на ближайшие двести лет уже не станет, и в это время В(ы)ключенная способна была вызвать разве что слабый туман сублимации замерзших газов.
— Надеюсь на лучшее, Триксия. Папа и генерал — они оба были такие умные. Не могли они оба погибнуть. Но они — и я — столько всего совершили… тяжкого. Те, кто нам доверял, погибли.
— Это была война, Виктория. С Педурой и авральниками.
Триксия и сама себя так успокаивала, вспоминая про Цзоби Жэюн.
— Угу. И те, кто выжил, чувствуют себя неплохо. Даже Рахнер Тракт. На королевскую службу он никогда больше не вернется. Он чувствует, что его предали. И его
— Будь оно все проклято! Мама была отличным генералом! Я бы ни за что не справилась; во мне слишком много от папы. В ранние годы это срабатывало: его и ее гениальные способности умножали друг друга. Но с течением времени скрывать контрразведывательную операцию становилось все тяжелее. Видеомантика стала превосходным прикрытием; она позволила нам разжиться независимым от внешних источников оборудованием и пересылать данные мимо ваших хоботков. Но ошибись мы хоть
Ее пищевые руки бесцельно захлопали по воздуху, издавая придушенное шипение. Виктория плакала.
— Я только надеюсь, что она Хранкнеру рассказала. Он был самым верным ее другом за всю жизнь. Он нас любил, хотя считал уродами. А мама не сумела этого принять. Она слишком много требовала от дяди Хранка, а когда он не пожелал меняться, она…
Триксия приобняла ее рукой за середину туловища: лучшее приближение к объятию всеми лапами, какое способен изобразить человек.
— Ты знаешь, что мы с папой горели желанием посвятить Хранка в нашу операцию. В тот последний раз в Принстоне мы с папой подумали, что получится, что мама нам это спустит. Но нет. Генерал была… злопамятна. С другой стороны, она ведь… ну… попросила Хранка сопроводить ее в Саутмост. Если она ему доверилась в этом, то наверняка и в остальном тоже. Разве нет? Наверняка она открыла ему, что не все усилия были напрасны.
Эпилог
У мира пауков появилась луна, астероиды первой точки Лагранжа перевели на арахносинхронную орбиту на широте Принстона. По стандартам большинства обитаемых миров — жалкое зрелище, едва различимое с поверхности. В сорока тысячах километров над планетой алмазно-ледовая глыба тускло поблескивала в свете звезд и солнца. И напоминала половине мира, что Вселенная не такова, как они прежде думали.