Глубина в небе

– И группу Лайтхилл? – мелькнула неуловимая улыбка. – Их репутация уже общеизвестна?

Хранкнер не мог не улыбнуться в ответ.

– Д-да. Никто не знает, чем они на самом деле занимаются… но с виду они такие же психи, как мы были когда-то.

Ходили о них рассказы. Хорошие и плохие, но все совершенно сумасшедшие.

– У тебя же нет к ним ненависти, Хранк? – Она действительно хотела знать. – У них есть работа поважнее на эти семьдесят два часа… Мы с Шерканером сознательно создавали эту ситуацию в течение многих лет. Мы знали, чем рискуем. Теперь время расплаты.

Впервые за весь разговор она упомянула Шерканера. Сотрудничество, которое привело их так далеко, распалось, и теперь генерал располагала только собой.

Вопрос не имел смысла, но не задать его Аннерби не мог.

– А вы говорили об этом с Шерком? Что он сейчас делает?

Смит молчала, но вид у нее был решительный. Потом она ответила:

– Все, что может, сержант. Все, что может.

Ночь была ясная даже для Парадиза. Обрет Незеринг осторожно обходил башню на вершине острова, проверяя аппаратуру для ночного сеанса. Штаны и куртка с подогревом не особенно его обременяли, но если сломается нагреватель воздуха или оторвется кабель питания, который тянется за ним… Нет, он не врал своим ассистентам, что отморозить руку, ногу или легкое – это дело нескольких минут. Уже пять лет после ухода во Тьму. Интересно, были ли в Великую Войну в это время такие, которые еще не залегли в спячку?

Незеринг остановился постоять – он даже слегка опережал свой график осмотра. В морозной тишине он оглядел то, в чем был специалистом – небо. Двадцать лет назад, только начиная учиться в Принстоне, он хотел быть геологом. Этой наукой занимался отец, и в текущем поколении важность ее сильно возросла из-за мегатонных земляных работ и глубоких горных разработок. Астрономией же занимались чокнутые маргиналы. Разумные кобберы ориентируются вниз, рассчитывая на безопасные глубины, чтобы пережить предстоящую Тьму. Чего там смотреть, в этом небе? Конечно, солнце, источник жизни и всех проблем. А кроме этого там не меняется ничего. Звезды – это такие постоянные точечки, ничего общего не имеющие с солнцем или с чем-нибудь вообще, что может интересовать коббера.

Потом на втором курсе Незеринг встретил старика Шерканера Андерхилла, и его жизнь изменилась навсегда – хотя в этом Незеринг был не оригинален. Второкурсников было десять тысяч, но Андерхилл находил тех, кто ему нужен. Или, быть может, все было наоборот: Андерхилл был таким пылающим источником безумных идей, что некоторые студенты кружились вокруг него, как лесные феи возле огня. Андерхилл утверждал, что страдания математики и физики возникли оттого, что никто толком не понимал простоту орбиты мира вокруг солнца или собственного движения звезд. Если бы была хотя бы еще одна планета для упражнений ума, дифференциальное исчисление могло бы быть открыто не два поколения назад, а десять, и бешеный взрыв технологий в текущем поколении распределился бы спокойнее на несколько циклов Света и Тьмы.

Конечно, утверждения Андерхилла о судьбе науки не были оригинальны. Пять поколений назад после изобретения телескопа астрономия двойных звезд революционизировала представление пауков о времени. Но Андерхилл блестящим образом умел получать новое из объединения старых идей. Юный Незеринг все дальше и дальше уходил от надежной геологии, пока не влюбился окончательно в Верхнюю Пустоту. Чем больше он понимал, что такое на самом деле звезды, тем сильнее представлял себе, чем может быть вселенная. И теперь в небесах можно увидеть все цвета, если знаешь, куда смотреть и какими приборами. Здесь, на острове Парадиз, дальне-красный цвет звезд сиял яснее, чем где бы то ни было на всей планете. С построенными теперь огромными телескопами и сухой неподвижностью верхней атмосферы Незерингу иногда казалось, что он видит до конца вселенной.

А это что? Низко над горизонтом на северо-востоке тянулась на юг перистая полоса полярного сияния. Над Северным морем существовала постоянная магнитная петля, но на пятом году Тьмы полярные сияния были очень редким гостем. Внизу в городе оставшиеся немногочисленные туристы наверняка ахают и охают, глядя на это зрелище. Для Обрета Незеринга оно было всего лишь неожиданной помехой. Он понаблюдал еще секунду, начиная интересоваться. Световой пучок страшно плотный, особенно к северу, где почти сходится в точку. Интересно. Если бы это не мешало сегодняшнему сеансу, можно было бы поднять телескоп дальне-синего спектра и посмотреть поближе. Интуиция, понимаешь.