Глубинка

— Одну мину-утку, — Харлампий помотал вмиг постаревшим лицом. — Решили меня под статью подвести? Не выйдет! Из лагеря ни шагу, запрещаю!

Васька тут же очутился возле него.

— Почему запрещаешь, раз на бюллетне? — прокричал он в лицо Харлампию. — Кто ты такой, раз ни нашим, ни вашим?

Канавщики грудились у порога, чего-то ждали. Харлампий, морщась, отстранялся от Васьки бледными руками, но тот не отступал:

— Ты чо еще от нас хотишь?

— Угрожаете? — неожиданно спокойным голосом спросил Харлампий. — Оскорбление действием? Насилие?

Быстро подошедший Хохлов рукой отгреб Ваську за спину, но тот успел прокричать:

— Тебя снасилуешь! Весь в законах!

Харлампий сделал движение, якобы выбираясь из мешка, но Хохлов придержал его за плечи, успокоил:

— Больше никто оскорблять не будет. А насчет статьи я вас очень даже понимаю. — Он выпрямился. — Только вы и статью всякую от себя наоборот повернете, так думаю.

— Договоримся по-умному, — начал Харлампий.

— По-всякому было, не получается, — отказался Хохлов. — Мы уходим, точка. Если окажется, что за питание задолжали, — дадим расписку. Пусть с нас на базе высчитают, ведь хоть сколько-то мы заработали.

После этих слов Хохлова спасительная мысль, которую Харлампий безнадежно поджидал всю ночь и половину дня, вдруг ослепила его, представ в виде белого квадратика бумаги. Он даже зажмурился, чтобы подольше продержать его перед глазами, но квадратик, покачиваясь, отдалился и растаял. Однако дело свое он сделал.

— Расписку? — переспросил Харлампий. — Дадите обязательно. Молодец, что порядок знаешь. Только дадите ее мне не за питание. Дадите в том, что уходите по своей воле, в нарушение моего приказа. Ну?

— Давайте бумагу, — просто согласился Хохлов.

— Пожалуйста, на столе бумага! — тыча пальцем, совсем приободрился Харлампий. — Вы со мной шуточку не сшутите, товарищи. Это вам не пролезет, субчики.

— Как писать-то? — Хохлов взял листок приказа, перевернул, не читая, уселся за стол.

— Пишите так, — начальник сцепил зубы. — Расписка дана настоящая начальнику отряда товарищу Ползунову в том, что мы в нарушение его приказа не покидать отряд добровольно уходим на базу. Здесь работать отказываемся.

— Работать не отказываемся, — отверг такую причину Хохлов. — Мы наоборот.

— Хорошо, тогда так: здесь пока работы нет. Далее. Если с нами что случится, виноваты мы сами. В чем и подписываемся.

Он диктовал, тщательно выговаривая слова. Канавщики смирно стояли за спиной бригадира, следя за коряво врезаемыми в бумагу буквами. Вскинув голову, прислушивался к Харлампию перебинтованный, распустив вздутые губы, переломился, следя за пером, Васька.

— Братцы! — Николай растолкал рабочих, накрыл листок ладонью. — Не надо этого, братцы.

Хохлов сдвинул его руку, поставил точку, расписался.

— Давай по одному, — он бросил ручку на бумагу, вышел из-за стола.

Когда все расписались, Хохлов пробежал глазами по фамилиям, сказал Николаю:

— А ты почему?

— Я не подпишу, я остаюсь, хоть убейте. — Николай отступил в глубь палатки, опустился на нары.

— Раскололся, гнидь? — не двигая губами, спросил Васька. — Агитировал, чтобы дружба промежду всех была, а теперь, когда мы комком держимся, ты поперек коллективу, да?

— Ну-ка ты, рук не распускать! — предупредил Харлампий. — Вольному воля.

Подсушивая чернила, Хохлов брезгливо помахивал листком, видно было — что-то обдумывал.

— Хрен она спасет вас, эта расписка, если что. Получайте! — он протянул листок начальнику, но передумал, бросил на стол и, расталкивая рабочих, вышел из палатки. За ним поспешили остальные.

— Все-е, а там посмотрим. А ты правильно поступил, что не пошел с этими. — Харлампий повернулся к Николаю. — Видел, как за горло брали? Засвидетельствуешь, как не отпускал, уговаривал, а ушли. Еще оскорбили!.. Дай-ка мне бумагу.

Николай подошел к столу, взял листок, уставился в него. Казалось, он его сейчас порвет. Но этого не случилось. Не поднимая головы, Николай протянул бумагу начальнику.

— Вот и документ подтверждает, — Харлампий разгладил на груди расписку. — Во-от… Без бумажки ты кто?.. То-то, не знаешь. А с нею — ого! Человек. Мудро сказано.

— Кем сказано?

— Как кем? Умным, надо полагать, человеком… Пойди-ка взгляни. — Харлампий кивнул на выход. — Поразведай, что делают.

Николай послушно побрел из палатки.

— Ве-селая была у тебя жисть! — Женька выгнул спину, потянулся. — Архивчик что надо.

— Иди, Женя, не вздыхай. Что я, не замечаю? — Тамара попыталась улыбнуться. — Дурачок ты, я для тебя старуха, даже для полевой жены не гожусь. Твоя пташечка в институте, вот и лови ее, не зевай.

— Да, пташечка, — Женька щелкнул языком, — только наврал я тебе все. Но все равно спасибо за откровенность.

— Вот и умница. — Она потянула за рукав его телогрейку. — Снимай, хоть пуговицы пришью, ходишь растрепкой.

Он снял, и Тамара с ватником присела на раскладушку. Женька наблюдал, как она ловко орудует иглой, благодарно молчал.

— Тихо-то как, а? — проговорил он. — Ушам больно.

— Это для тебя тихо… На! — блеснув зубами, Тамара перекусила нитку, бросила на руки ему телогрейку.