Читаем Глубинка полностью

Голубое, пугающей глубины небо, какое бывает только высоко в горах, встретило Женьку. По привычке он огляделся и заметил, что кое-где из-под снега уже показались длинноиглые метелки стланика. Гошкина статуя подтаяла и чуть завалилась набок.

— О чем грустим? — весело окликнул он стоящего у итээровской палатки Николая.

— Ребята ушли, — всматриваясь в темнеющую зелень и задернутую синей дымкой долину, тихо отозвался тот. — Далеко уже, не видать.

— Врешь! — Женька забегал глазами по снежному спуску.

— Иди ты!.. Расписку начальнику выдали и ушли.

— Расписку? — быстро переспросил Женька. — За продукты, что ли?

— Да не-ет, — тошно посмотрел на него Николай. — За жизни.

Женька сорвался с места и бросился к своей палатке. Круша каблуками нарезанные ступени, он ворвался к Харлампию.

— Ты-ы! Ты что взял с них? — Женька глотнул воздуху. — Они ушли, потому что ты!..

— Перестань орать, — спокойно потребовал Харлампий. — Да, взял. Написали, дали, и я взял. Ты на моем месте побрезговал бы? Ха! В свое время Гошка не взял писульку за карабин — и что? Под суд пошел! А я не хочу! — распаляясь, выкрикивал Харлампий. — А я не желаю! Это им жизнь не мила, а не мне! Вот и написали, вот и пошли!

— Это смерть! — Женька схватился за голову. — Их надо вернуть, догнать, негодяй ты. Вставай, придумай что-нибудь, ведь тебя за эту расписку повесить мало. И повесят!

— Сопляк ты, тебя петух в задницу не клевал, потому так рассуждаешь! — побагровев, закричал Харлампий. — Суд все учитывает, каждую буковку, заруби это на носу. Он сунул руку в спальник, выхватил черный наган, потряс им. В дырках барабана злыми искорками мерцали латунные головки пуль. — Вот если бы вот этим заставил не покидать отряд, тогда бы и повесить могли! А я — нет, не преступил, уважил свободу личности!

— Ты спятил.

Женька попятился к выходу.

— Назад! — приказал Харлампий. — Вооружись, будем самообороняться. Они могут тово…

Женька выбежал из палатки.

Теперь рядом с Николаем стояла Тамара. Они, будто окаменев, глядели в далеко-далеко убегающую долину, вслушивались, не прилетит ли оттуда крик, но внизу властно урчала вздутая от многих ручьев Домугда. Женька пробежал мимо. Его не окликнули. Проваливаясь и черпая рыхлый снег голенищами сапог, он заторопился по Гошкиной лыжне вверх от лагеря.

Если в июне в гольцовой части гор пройтись по снегу, в нем остаются голубые следы.

Гошка шел, оставляя их позади себя, оглядывался, радуясь удивительному в продавах лыжни свету. Снегоступы то скользили поверху, то погружались по щиколотки. Весело и ходко шагалось Гошке.

Сергея заметил издали. На сплошном белом окоеме одинокая фигура его торчала темным столбиком.

— Эге-ге-гей! — раскрылив руки, закричал Гошка.

— Го-го! — прилетело ответом.

Гошка поддал ходу.

— Фу-у, взмылили пригорочки, — прохрипел он, подкатывая к Сергею. — Чего так далеко упорол? Участок во-он где остался. Там и аномалии прошлогодние. Я сейчас мимо бежал и видел отвалы. Оголились, родненькие, не подвели.

— Поздравляю! — Сергей хлопнул его по плечу. — Тебе с Харлампия причитается.

Гошка вытер платком лицо, шею, задышал ровнее.

— Пробежался, аж похудел, — пошутил он. — Даже штаны вспотели. Ты посмотри, что солнце делает. Снег стал рыхлым, водой пропитался, вертолету у нас не сесть, по брюхо провалится, разве что в долине, так это у черта на куличках. Поблизости склон не позволит. Так что пока площадка не вытает, и заикаться о нем не стоит.

Они вернулись по Гошкиному следу к обнажившимся отвалам прошлогодних канав. На участке то тут, то там выперли из-под снега глинистые горбики, но это не обрадовало Сергея. Он с первого взгляда понял, что веселиться рановато: выработки затрамбованы снегом, промерзли, а чтобы их оттаивать кострами, дров не напасешься. Да и где они, тоже под снегом.

— Взрывчаткой рвать будем! — стоял на своем Гошка. — Накаливать в кострах ломы и пробивать шпуры!

— Ничего из мерзлоты не вырвешь, будет стаканить, а толку? — Со знанием дела объяснил Сергей. — Запыжуешь килограмм взрывчатки, вырвешь килограмм грунта. Мартышкин труд. Начнем с полной очистки всех канав и шурфов на всем участке. Какая разница — воду из них вычерпывать чуть попозже или теперь снег выбросить. А отвалы используем для ограждения, чтоб вешними водами не топило. Вот такое мое решение. Это дня на три-четыре займет рабочих, а там земля оголится, вон как парит-жарит.

— Будь по-твоему, но ломы калить придется и через неделю. — Гошка взобрался на рыжий холмик отвала. — Вижу-у!

— Кого? — встрепенулся Сергей.

— Канатные дороги! Обогатительную фабрику! Стадионище-е, как на Медео! Кинотеатры, веселых людей! Го-о-род!

— А арбуза там не видишь, что нам в определенное место вбивать будут? — с усмешкой спросил Сергей и крутнул рукой у виска. — Ты что, опять зашкалило? На такой верхотуре город?

— Да! Высокогорный город! Вон там огромное озеро с островками, — вдохновенно планировал Гошка. — Дальше в седловине аэродром, за ним…

Перейти на страницу:

Все книги серии Новинки «Современника»

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза