Глубинка

Он бежал и видел, как из дома в дом сновали люди. Они, как пчелы, разносили сладкую весть, выкладывая всю до капельки бескорыстно и щедро. И уж самым дорогим гостем был тот, кто первым радовал семью долгожданным известием. Его и усадить куда не знали, доставали последнее, прибереженное — угостить, но гостю дорогому было не до того. Какое привечание, угощение какое? Бежать к следующей избе, не опоздать, упредить других. А разве увидеть, как хмурые лица вдруг оттают, заиграют живым румянцем, будто подсветило их красным словом Победа, — это ли не самый дорогой привет и отдарок?

Сквозь всю эту внезапную, радостную суету мчал Котька по густеющей от народа улице, чтобы в эту минуту быть среди родных.

— Костромин! Да Котька же! — откуда-то сбоку налетела на него Капа Поцелуева. — С праздником, милый!

Крепко обхватила голову, чмокнула в щеку, в другую, чуть замешкалась и поцеловала в губы. Котька задохнулся от ее исступленного поцелуя. Она откачнулась от него, но руки все еще держала на Котькиной шее. Капу было не узнать, так она изменилась: опрятная, красивая, разве чуть с лица спала, зато глаза еще больше стали. Сейчас они радостно искрились, казалось, рвется из них тайна, тоже радостная.

— А я от Кости вашего месяц как письма получаю! — похвастала Капа и снова чмокнула Котьку. — Тебя целую, чтоб милый там почувствовал.

— Ну тебя, — глуповато улыбаясь, сказал, ничего другого не придумав, Котька и утерся варежкой.

Капа не обиделась, крутнула перед ним борчаткой и замелькала простеганными чунями, ладно обшитыми желтой кожей. Котька опомнился, догнал ее. Как же было не узнать лишний раз о брате? Последнее письмо от него пришло с неделю.

— Постой! — Котька загородил ей дорогу. — Че пишет-то?

Пар от их дыхания сшибался, скрадывал лица. Капа приблизилась к Котьке, шепнула:

— Лю-ю-бит! — и засмеялась, блестя зубами. — «Только на фронте проверишь лучшие чувства свои, только на фронте узнаешь силу и прочность любви…» Слыхал такую песню?

Без хрипотцы пропела, чисто. Из-под платка выбилась прядь и заиндевело лежала на щеке, а самый кончик-завиток прилип к уголкам губ, был темным и влажным.

— Не нравлюсь тебе, раз утираешься? Эх, Котик ты мой маленький. Вот породнимся — полюбишь. Во какая невестка буду! — Она оттопырила большой палец перчатки, реденький, кожу сквозь него видно.

— Давай, я не против! — Котька махнул рукой, засмеялся и побежал к дому. Он действительно ничего не имел против, чтобы Капа стала Костиной женой. Наоборот, такая и должна быть у него — веселая, простая.

Прыг-прыг через ступени, а из сенцев на крыльцо — Нельку пушинкой выдуло. Лицо радостное, увидела Котьку, еще больше расцветилась, а голос не изменился — вредный.

— Сиди дома! — распорядилась, отмахнув ручкой в сенцы. — Мама все еще в магазине, папка куда-то убежал, а я в клуб тороплюсь. Силами комсомольцев поселка и фабрики устроим торжественный вечер, ясно?

— Я тоже хочу!

— На хотенье имей терпенье.

— Ишь ты! — дернулся Котька и хотел было сигануть вниз, оставить сестру на крыльце, пусть-ка сама посидит в такой день, подомовничает, но не успел и ногой шевельнуть, как Нелька вцепилась в него, задернула в сени, потом в дом и буцкнула дверью перед носом.

— Я с улицы тебя заложу. Так что — сиди! — донесся Нелькин голос.

И Котька начал снимать телогрейку, думая, что сестра вправе так поступать с ним. Он обманывал ее, отлынивал от работ по дому. И вообще, кто он, Костя маленький? Одно слово — маленький. Школьник. Еще иждивенец. А Нелька уже в должности ходит, комсорг школы, да еще среди фабричных комсомольцев в авторитете, в спектаклях здорово мстительниц представляет, партизанок. Вот ведь какая передовая, а всего-то на четыре года старше. И было совсем размяк от своих дум покаянных, только успел телогрейку повесить, еще и шапку не снял — Нелька в дом.

— Учти, я вернулась с полдороги сказать, чтоб ты здесь не очень блаженствовал, а готовил уроки, помыл пол, — заявила она, постукивая кулачком о кулачок. — Агриппина Ивановна жаловалась, что ты вместо нормального диктанта написал и сдал какие-то стишки. Не занимайся чепухой. Тоже мне, Пушкин выискался! Отцу с матерью я не сказала, я не доносчица, как ты, но подумай о будущем, лентяй и неуч. Жизнь — дорога дальняя…

— Быть может, встретимся в пути, — подсказал Котька, припомнив вычитанные из Нелькиного альбома «мудрые изречения».

Нелька втянула в себя воздух, собралась было выговорить ему еще, но только выразительно крутнула варежкой у виска.

— Суп разогрей. Оладьи в шкафчике, ваше барчукство, — она скривила губы. — С этого дня все должно измениться. Я сама возьмусь за тебя, чтоб ты человеком стал. Кажется, все… Да вот еще что, — Нелька прищурила зеленые костроминские глаза. — Ты куда рыбину дел?

— Плавает! — обозлился Котька. — Ушла, так иди!

— Вот ты как?.. Так-та-ак…