Глубинная Россия: 2000 - 2002

Если перевести все это и многое другое на язык пространственных представлений, то придется констатировать: несколько баламутная жизнь пограничья образует собой протяженный неопознанный объект. Познавать его природу в неспешном академическом режиме невозможно. Во-первых, для этого недостает ни сил, ни средств. А во-вторых, ситуация видоизменяется быстрее, чем на изменения способна реагировать академическая наука. Остается включённое исследование, т.е. изучение через действие, точнее, взаимодействие с региональными и местными властями, с заинтересованными профессионалами, с вменяемой общественностью.

Интенсивная жизнь в "углах"

ТЕКСТ ОТСУТСТВУЕТ

Новое племя управленцев

ТЕКСТ ОТСУТСТВУЕТ

Оренбуржье и смена оптики

ТЕКСТ ОТСУТСТВУЕТ

Мордовия: школа сотрудничества

ТЕКСТ ОТСУТСТВУЕТ

Симбирская губерния: 10 лет назад

ТЕКСТ ОТСУТСТВУЕТ

Татарстан: энергетика неожиданности

ТЕКСТ ОТСУТСТВУЕТ

6. Подходы и выводы

Опыт полемики с друзьями

ТЕКСТ ОТСУТСТВУЕТ

Возвращение в поле

ТЕКСТ ОТСУТСТВУЕТ

7. О пользе чтения старых книг

Недавно изданная подборка очерков Афанасия Фета[64], опубликованных в 1860—1870-е годы в катковском журнале «Русский вестник», настолько резко выделяется на фоне российской словесности, что мне кажется безмерно важным шаг за шагом выстроить к ним комментарий.

У Фета был не менее любопытный предшественник — Николай Львов, архитектор-дилетант, ставший первоклассным профессионалом, и закоренелый горожанин, превратившийся затем во вполне профессионального помещика. Грех не привести хотя бы один текст из его переписки с клиентами, для которых Львов возвел множество усадеб в трех губерниях:

«Милостивый Государь Петр Васильевич. ...Приложа, как говорят, руки к делу, место сие выйдет, мало есть ли сказать, лучшее из Подмосковных. Натура в нем все своё дело сделала, но оставила ещё и для художеств урок изрядный. От начала хорошего, от первого расположения зависеть будет успех оного...

Правда, что возвышение под усадьбу назначенное имеет прекрасные виды, с обеих сторон красивый лес, но кряж песчаный и жадный: воды ни капли, и все то, что на возвышении посажено не будет, будеть рость медленно и хило, ежели не взять к отвращению неудобств нужных мер.

В новом фруктовом саду, по песчаной горе расположенном, тоже ни капли воды, как и на скотном дворе; на поливку и на пойло должно по крайней мере определить три пары волов в лето, а без хозяина легко выйти может, вместо пользы, одно из двух необходимое зло: или коровы будут без пойла, или волы без кожи.

Там, где вы назначили мне и конюшенному двору положить основание, т.е. по правую руку от проспективной дороги к роще, по теперешнему положению место не весьма выгодно, потому что весьма далеко от водопоя. Хорошего же колодца иметь на горе никак нельзя, и выкопанный в 12 сажен колодец держит в себе воды небольшое количество, которое скопляется из земли, а действительной ключевой жилы нет, да и быть не может, потому что горизонт обеих побочных речек, да и самой Москвы-реки, лежит весьма низко... Освидетельствовал обе побочные речки и берега их, кажется мне, что есть возможность оживотворить живыми водами прекрасную, но по сию пору мертвую и безводную ситуацию вашей усадьбы, в саду и в скотном дворе вашем будут везде фонтаны, возле дома каскад великолепный, конюшеный двор при воде же текучей построен будет там, где вы его назначили. Словом, прекрасное положение места будет право несравненное, все оживет и все будет в движении; по сю пору я признаюсь, что виды романтические составляют без воды мертвую красоту...

Все это поверил я на месте, нанес на план и теперь делаю расположение всей усадьбы вообще, которое по возвращении моем представляю на ваше одобрение...».

Уже из этого текста понятно, что Львов с точно такой же тщательностью проектировал курятники, скотные дворы, погреба и ледники. В отличие от всех иных российских зодчих, озабоченных одной только формой хозяйственных построек, он был занят существом дела и был в этом отчаянно одинок.

Фет видел иные из построек Львова, но его текстов, разумеется, не читал — те были изданы лишь в середине ХХ века, да и то в отрывках. Не мог он читать и обширный труд А.Т. Болотова — тот скончался в 1833 году, когда Афанасию Фету было тринадцать лет, а четырехтомник «Жизнь и приключения Андрея Болотова» был опубликован лишь в 1873 году.

Сочинения Львова, Болотова и Фета исключительны в русской литературе, поскольку эти авторы нисколько не были скованы особым доктринальным невежеством, жертвами которого были едва ли не все остальные[65]. Крестьянина полагалось воспевать, помещика полагалось считать если не извергом, то бездельником, хозяйственная жизнь практически не затрагивалась, а если даже и затрагивалась, то в ключе чисто декоративном. Впрочем, и здесь лучше дать слово Афанасию Фету, взбешенному современным ему «демократическим» направлением в отечественной литературе: