Глубокая борозда

— Это мы быстро сделаем, — оживился Корень. — А дальше проще будет, Андрей Михайлович. Заработок наших колхозников повысится, так что и пенсии будут выше. А вот ветеранов, которые за работу мало получали, надо, конечно, поддержать. Колхозники пойдут на это… В нашем колхозе таких будет человек тридцать. Добавим рублей по десять в месяц. На этой же неделе мы это и узаконим!

Потом Павлова знакомили с фермой. И тут Павлов приметил, что с парторгом у животноводов большая дружба. То и дело слышно: Арсений Васильевич, Арсений Васильевич… А ведь он совсем недавно в колхозе…

Павлов решил подробнее побеседовать с Соловьем. Да и случай представился: когда они возвращались с фермы, парторг пригласил гостей на обед.

Встретила их жена парторга, Анна Ивановна, миловидная черноглазая женщина. Говорила она быстро-быстро:

— Проходите, проходите, Андрей Михайлович! Только сразу уж извините: мы не устроились еще как следует, все по-походному…

И пока гости вытирали ноги о половик, раздевались, Анна Ивановна успела сообщить, что их дочь осталась у бабушки, потому что в девятом классе учится, а в колхозе только восьмилетка, что сама она учительница, преподает литературу и историю, что они уже обзавелись коровой, но доярка она плохая, и корова «лягается»…

Этот оживленный говорок отвлек Павлова от раздумий. Умывшись на кухне, он стал перед небольшим зеркальцем причесывать волосы и вдруг впервые заметил, что виски у него здорово-таки подернулись сединой, что под глазами набежало много морщинок и что лицо приобрело сановитую округлость…

Шапошников, умывавшийся после Павлова, шепнул:

— Соловей-то тут не Арсений, а Анна Ивановна…

А Анна Ивановна уже тут как тут.

— Поторапливайтесь, товарищи, поторапливайтесь!

На столе гостей ожидали банки рыбных консервов, на тарелке — с десяток яиц, на другой — селедочка, прикрытая кружочками лука, а на большой сковороде — глазунья.

— Усаживайтесь, пожалуйста, — приглашает Анна Ивановна и, подойдя к Павлову, шепотом спрашивает: — Мне поручен дипломатический разговор… К селедочке можно?

Павлов улыбнулся, взглянул на Шапошникова. Тот не слышал, о чем говорила Анна Ивановна, но, видимо, догадался:

— Можно, можно, Анна Ивановна!

— Отлично! — улыбнулась хозяйка, и на столе появились бутылка водки и рюмки. Анна Ивановна сама их и наполнила.

Жили супруги в обычном крестьянском доме, состоящем из кухни и комнаты. В комнате стояла кровать с пышно взбитыми подушками, обеденный стол, шифоньер, на верху которого стопка газет. В углу небольшая этажерка с книгами.

Анна Ивановна хозяйничала за столом в духе старинного русского гостеприимства: то и дело подкладывала гостям яичницу, напоминала, чтоб еще отведали то одного, то другого.

Застольная беседа поначалу не очень клеилась, но как только Соловей заговорил о делах, все оживились.

— Мне, Андрей Михайлович, никогда не забыть одного разговора с секретарем партийной организации колхоза, который состоялся еще в бытность мою в парткоме производственного управления, — начал Соловей. — Тот секретарь сказал мне так: партийным работникам бесконечно много раз напоминают, одергивают — не ваше дело заниматься хозяйственными делами, ваше дело — партийно-массовая работа. Однако почему-то и нашу текущую работу измеряют только центнерами зерна или литрами молока…

— А как же иначе? — бросил Шапошников.

— И я так же сказал, — улыбнулся Соловей, — добавив, что учитывается еще и число собраний, прочитанных лекций. А он мне: «Но если парторг побеседовал с пятью, скажем, колхозниками один на один и всех их подбодрил, настроил на доброе, то в сводках это никак не отражается. А ведь иной раз две-три такие беседы для интересов общего дела дороже собрания…»

— Но все же отдача-то должна сказаться на производстве, в труде, — настаивал Шапошников.

— И я ему этими же словами возражал, — снова улыбнулся Соловей. — А он мне так ответил: «Партийная работа — это все равно что посев озимой ржи. Нынче посеял, а только в будущем году жди урожая. А у нас как? Провели Пленум по важному вопросу. Через неделю подавай результаты! А в нашем деле нужно терпение».

Павлову казалось, что Арсений Васильевич это про себя говорит: он и по домам ходит, и беседует с людьми, сея эти самые добрые семена.

Арсений Васильевич начал рассказывать о первых своих шагах работы в колхозе. Признался, что пробует применить то хорошее, что усмотрел в своих прежних скитаниях по колхозам и совхозам, когда работал в парткоме.