Собственно, можно было стрелять и одной торпедой. Условия стрельбы стыдно было назвать даже полигонными – на полигоне курсантам обычно давали более сложную учебную задачу. Большая, медленная цель, и всей заботы – влепить ей «рыбку» в тот момент, когда она будет вползать в бухту через ворота в противолодочной сетке. До этого момента песчаная коса не даст горящему топливу разлиться в самой бухте, да и от взрыва частично прикроет…
– Пеленг два один четыре, курсовой тридцать пять правого борта, дальность три двести, скорость цели восемь узлов.
– Данные введены, – выкрикнула стоявшая перед автоматом торпедной стрельбы Анна-Мария.
– Принято.
В течение следующих минут Ярослав раз пять открывал рот, чтобы приказать пересмотреть скорость цели. Восемь узлов? Да эта посудина едва делает три, нет, два, нет, её вообще сносит от входа в бухту. Затянувшееся ожидание было мучительно-болезненным… и наконец закончилось.
– Первый аппарат… пли! Второй – пли!
Сейчас бы стоило убрать перископ и начать маневр ухода на глубину, но это было выше сил фон Хартманна – пропустить момент попадания в такую цель. Тем более что эти несколько секунд ничего не реша…
– Двадцать секунд, – сообщила Герда Неринг.
Лихорадочный всплеск сигнальных огней катера у входа в бухту Ярослав заметил, но поначалу не придал ему значения. В конце концов…
– Тридцать секунд…
И тут ночь раскололо взрывом. Только не у борта баржи, где ждал его фрегат-капитан, а дальше, в глубине бухты, на берегу. Этого не могло быть, но это случилось… и фон Хартманн догадывался почему.
– Убрать перископ. Вниз на двадцать, малый ход. – Фрегат-капитан открыл рот, закрыл, стиснул кулаки, сделал несколько глубоких вдохов и выдохов. – Старшего торпедиста в центральный пост!
Должно быть, в этот раз даже Эмилию Сюзанну посетило некое ощущение неправильности случившегося. По крайней мере, до центрального поста она добиралась почти две минуты, и, когда появилась в люке, то вид у неё… Нет, виноватостью это назвать было сложно, но выглядела она менее вызывающе, чем обычно.
– Ялик-мичман фон Браун, – голос командира «Имперца» можно было намазывать на хлеб вместо джема, – скажите, если не сложно… ваш достопочтенный дедушка практиковал телесные наказания?
– Что?! Я не понимаю… Нет, конечно! Дедушка никогда бы не позволил ничего… такого! – С каждым словом Эмилия отступала на шажок назад, пока не уперлась лопатками в переборку, завороженно глядя на Ярослава. Фрегат-капитан улыбался, но его улыбке могли бы позавидовать многие гривастые крокодилы.
– Считаю своим долгом напомнить, – высунулась в проход комиссар Сакамото, – что в Имперском флоте также запрещены телесные наказания… кроме исполнения приговора трибунала.
– Предлагаете созвать нам трибунал, Танечка-сан? Нет?! Вот и я думаю, что это лишнее. Ну подумаешь, промахнулись по вшивому транспорту с горючкой и бое запасом. Зато разнесли торпедой какой-то сарай на берегу. Возможно, это был даже конфедератский сортир, и его уничтожением мы радикально снизили уровень морали всего личного состава вражеской базы…
– Командир, я… – начала Эмилия.
– Молчать, сучка очкастая! – все тем же ласковым тоном оборвал её фон Хартманн. – Я пришёл к выводу, что торпедный отсек… Весь личный состав торпедного отсека не прошел тренировки по выживанию в достаточном объеме. Это упущение необходимо как можно скорее ликвидировать. В течение следующих двух суток торпедисты будут отрабатывать автономное выживание в условиях затопления основной части корабля. Комиссар, проводите ялик-мичмана в отсек, объясните личному составу причину и задачи тренировки, а затем проследите, чтобы люк был надежно задраен. Можно даже опечатать его… У вас же имеется своя печать? Вот и воспользуйтесь ею.
– Доктору это не понравится, – тихо пробормотала Тер-Симонян.
– Лейтенант медицинской службы флота Харуми, – развернулся к Анне-Марии фрегат-капитан, – может добровольно принять участие в тренировке. Как и любой другой доброволец. Воздуха должно хватить, отсек большой…
– Но там нет…
– … гальюна? – закончил фон Хартманн. – Я помню.
Глава 5
– Лучше писака на рее, чем акула пера в трюме!
Суета на пирсе изрядно напоминала безумно далёкий – сколько недель тому назад он случился? – заезд экипажей на борт. Но сейчас всё происходило в обратном порядке, а вместо дорогостоящих боярских шестиколёсников под борт судна выезжали обшарпанные флотские скорые. Часть раненых вполне могла забраться в них самостоятельно. Но далеко не все. Кого-то выгружали в прочно схваченных ремнями носилках.