Глубокая охота

Такэда на короткое — считанные часы до исправления погоды — время оказался единственным, кто имел абсолютное преимущество над противником. Каждый второй экипаж из шестнадцати (без Рыси — пятнадцати) самолётов мог почувствовать цель на дальности чуть ли не в пару миль. Лучшие — дальше. Зенитчики противника стрелять не в молоко смогли бы футов на тысячу — при условии, что кто-то предупредил их вовремя. Давать им такую роскошь никто, разумеется, не собирался.

Теперь всё зависело только лишь от самих экипажей.

Тяжёлый адвективный туман скрывал море сплошным пологом. Если верить метеорологам, на один вылет его хватало с гарантией. Отыскать в такой каше что-то без радара могли только достаточно сильные видящие. Те, кто в любой флотской группе наперечёт. В любой... кроме одного-единственного вспомогательного авианесущего судна, по воле случая наличного именно здесь и сейчас. Там, где из него можно выжать максимум пользы с минимальными усилиями.

В примерный квадрат цели Такэду выводили лично из штаба флота. С помощью какой магии доступные борты инструментальной разведки превратили данные перехвата в квадраты пребывания и курс цели — никто бы не сказал. Но курс указали однозначно и с полной уверенностью, что цель окажется именно там.

Вне зависимости от личного мнения экипажей, в такой ситуации оставалось только подчиняться. К счастью, в этот раз цель действительно отыскали «примерно там» — пусть и на пару десятков миль ближе, чем обещали в шифровках командования.

Неявное шевеление на пределе восприятия лучших видящих ударной группы с каждой новой милей полёта всё более явно превращалось в конкретное предчувствие большого одиночного корабля.

— Розовый лидер, есть уверенный контакт с целью, — нарушила радиомолчание Газель Стиллман, когда расплывчатые ощущения превратились в исполинский тёмный силуэт впереди и внизу — на дальней границе уверенного восприятия.

— Синий лидер, контакт подтверждаю, расходимся, — максимально бесстрастно откликнулась командиру Сабурова-Сакаенко. Если она и волновалась из-за настолько грубого пренебрежения аристократическими традициями, все переживания остались глубоко внутри.

Такэда проигнорировал любые родовитость и гонор. Единичными машинами суперлинкор просто не топят. Никто и никогда. Если что-то здесь и могло помочь, командир ВАС-61 «Кайзер бэй» намеревался выжать любое своё преимущество до последнего. И если этому мешают аристократические традиции — значит, тем хуже для традиций. Розалинда-Антуанетта возглавила Синий отряд.

Самолёты разошлись в широкие клещи вокруг цели. На пределе чувствительности до той оставались единичные минуты полёта. Даже без прямого визуального контакта с целью привычный и заученный ещё дома, над Озёрами манёвр проблемой не стал.

— Розовый лидер, готовность, — напряжённо сообщила Газель Стиллман. Где-то на границах восприятия маячили остальные семь машин её отряда. Туша суперлинкора внизу — не такого уж и большого, как оказалось, неторопливо ползла крейсерским ходом. Узлов двадцать, вряд ли больше.

«Повезёт, так он и полный ход дать не успеет», — подумала Газель Стиллман.

— Курс триста десять, высота три, сто восемьдесят узлов, — скороговоркой зачитала тем временем бортстрелок Сабуровой-Сакаенко.

— Курс пятьдесят, высота три, сто восемьдесят узлов, — той же скороговоркой продублировала Церес Формайл за спиной Газели Стиллман. — Двухминутная готовность.

— Ведущим зажечь огни, — приказала Газель. — Ведомым — следовать за лидерами. Манёвр. Три. Два. Один...

В зеркале кокпита полыхнули отблески сигнальных огней. Тащить за собой ведомых через непроглядную кашу в районе цели только на основе родового чутья не собирался никто.

Примитивная модернизация себя оправдала — ведомые держались в строю отряда как приклеенные. Возможно, яркое пламя химических сигнальных горелок и заметят снизу — но это уже не имело никакого значения.

— Розовый лидер, атакую! — Газель решилась. Обороты двигателя послушно упали. Решётки воздушных тормозов поднялись над крыльями. Самолёт дрогнул, и сквозь непроглядную молочную кашу пошёл вниз, к пока ещё неразличимой стальной громаде.

Из мутного варева нелётной погоды угрюмое серое море и стальная туша посреди него буквально выпрыгнули. Две башни на корме, в носу две, а не «предположительно три», как сообщил штаб в шифровке, заломленные назад трубы, хорошо заметные кран-балки гидропланов по бокам от промежуточной надстройки... туман висел над кораблём так низко, что верхушки мачт в нём попросту терялись.

— Это он! — выкрикнул кто-то в эфире. — Узлов двадцать идёт!

— Даже не стреляет, — злорадно сказала Газель Стиллман.