Наконец женщины появляются. Я усмехаюсь, а у Анатолия отвисает нижняя челюсть и стекленеет взгляд. Я прекрасно понимаю его состояние. Примерно так Лена в свое время воспитывала Микеле Альбимонте, когда он прямо из Средних веков попал к нам в Монастырь. Лена в своем любимом вечернем наряде. Если это, конечно, можно назвать нарядом. Узкий лоскуток белых кружев вместо трусиков. Прозрачная накидка из голубоватой, отливающей перламутром ткани. Это что-то вроде пончо, но, в отличие от него, она ничего не скрывает, скорее наоборот. На ногах белые босоножки, оплетающие ноги ремешками до самых колен. Вот и все. Наташа одета точно так же. Только трусики у нее синие, а босоножки красные. И лента, окаймляющая накидку по краям и вокруг шеи, тоже красная, в отличие от белой у Лены.
Анатолий смущенно отводит взгляд в сторону очага и начинает внимательно изучать языки пламени. Я понимаю его. Примерно так же я чувствовал себя, когда Лена заявилась ко мне в таком виде в первый же мой вечер пребывания в Монастыре. Теперь-то я уже привык к такой экзотике, она для меня в порядке вещей. А вот на Анатолия, как свежего человека, это действует ошеломляюще.
А женщины не обращают на его замешательство ни малейшего внимания. Они усаживаются за стол, и пламя очага начинает затейливо играть на их одеяниях. Их накидки то блестят перламутром, то становятся совершенно непрозрачными, то вдруг «исчезают». В этом случае Лена с Наташей предстают перед нами в одних трусиках и босоножках. Это обстоятельство никак не способствует укреплению душевного равновесия Анатолия. Еще немного, и он запаникует. Надо выручать парня. Я усаживаю его так, чтобы «сияние» женских фигур как можно меньше попадало в поле его зрения. При этом замечаю недовольную гримасу своей подруги. Ничего, перебьется. Больно уж она круто взяла. В таких делах, как мне думается, лошадей гнать ни к чему.
Выставляю на стол салаты и разливаю по бокалам вино. Затем достаю из синтезатора четыре порции пельменей. Анатолий принюхивается и с удовольствием крякает. «Слава Времени! Отвлекся», — отмечаю я про себя, а вслух извиняюсь:
— Оно, конечно, к такому столу неплохо бы водочки. Но, увы, сие не в моих силах. Рылом, как говорится, не вышел.
— Это верно, — поддерживает тему Лена. — В Нуль-Фазе водку умел творить только Магистр.
— Почему же? — возражаю я. — Творили ее многие, но настоящая «Столичная» получалась только у него. Матвей Кривонос тоже угощал меня водкой своего изготовления. Но у него всегда выходила из синтезатора только горилка. А у меня и у Андрея не получалось ничего лучше самогона. Однако хватит вспоминать, кто какую водку делал. Самое сомнительное удовольствие — это есть остывшие пельмени.
С затаенной гордостью наблюдаю, с каким нескрываемым аппетитом Наташа и Анатолий отдают должное моему творению. Про Лену я и не говорю. Она у меня гурман. Когда мы переходим к чаю и второй бутылке вина, Лена снимает со стены гитару и протягивает мне:
— Ударь по струнам, яви нам что-нибудь из Высоцкого.
Исполнив три песни, я с удивлением замечаю, что Анатолий и Наташа с творчеством Владимира Семеновича не знакомы. Оказывается, в их Фазе Высоцкий погиб в горах при съемках «Вертикали». Там он известен только тем, что полчаса «стонал, но держал» трех сорвавшихся с ледника альпинистов. А когда они закрепились, он сорвался сам, и перетертый трос не выдержал.
Понятно, что для наших молодых друзей песни Высоцкого — открытие. Правда, Наташа слышала их, когда жила у нас полгода, но она тогда ничем не выдала своего неведения. По их просьбе я пою еще и еще. Но Лена решительно прекращает поэтический вечер, грозящий перейти в ночь.
— Хватит. Высоцкого в исполнении Андрея вы еще не раз услышите, ручаюсь. А сейчас я как врач предписываю вам отдых. Потому как с завтрашнего дня его у вас уже не будет. За это я тоже ручаюсь. С утра вы начнете работать, и в особом режиме. А сейчас идите и набирайтесь сил.
— Боюсь, что первым этапом психологической подготовки ты добилась обратного эффекта, — говорю я, проводив взглядом удаляющихся в свою комнату Наташу и Анатолия. — Я имею в виду, что вряд ли они сейчас будут отдыхать. Больно уж Наташка выглядит эротично и соблазнительно.
— А я?
— Ты — другое дело. Ты у меня всегда выглядишь соблазнительно. Только вот Толю зря сегодня шокировала.
— Не лезь не в свое дело. Психология — это не твоя епархия. Я знаю что делаю.
С этими словами Лена присаживается на диван и тянется к ремешкам босоножек, застегнутым под коленями. Но я останавливаю ее:
— Не снимай. Пусть сегодня у нас будет как в ту, первую, ночь.
— Хорошо, — с улыбкой соглашается Лена и, приподняв накидку, медленно снимает трусики.
ГЛАВА 4
Здесь нужно, чтоб душа была тверда;
Здесь страх не должен подавать совета.