Глубокий тыл

Галка смотрела на дело проще: тетя Анна выставила дядю Жору и правильно поступила. Так ему, бесстыднику, и надо. И чего тут переживать? Разумеется, сформулировать этот вывод перед бабушкой внучка не посмела, и, чтобы лишнее слово случайно не сорвалось с языка, что, увы, частенько случалось, она почла за благо удрать и продолжать путь одна.

Были к тому и еще два существенных для размышлений повода. Одним из них было, разумеется, очередное письмо старшего сержанта Лебедева. Над ним надо было хорошенько подумать. Ведь все-таки оказалось, можно влюбиться, так сказать, по почте, зная человека лишь по фотографии. Получилась, как говорила Галка, «сложная ситуация». Как быть?.. Иные из девчат, что работают с Галкой на молодежном участке, ходят на танцы в «огрызок» — как называется в просторечье единственный зал, что чудом уцелел от анфилады больших и малых комнат сожженного клуба «Текстильщик». По будним дням вечерами здесь крутится радиола. По праздникам играет оркестр. Девчата самозабвенно танцевали. Потом кавалеры из стоявшего неподалеку запасного полка провожали своих дам домой, говорили им всякие хорошие слова, мечтали о том, как встретятся после войны и, как это точно было известно Галке, целовались, стоя в теки полуразрушенных стен. Что ж, неплохо, когда любимый налицо, даже в том случае, если у него увольнительная только до девяти вечера. Но их пример не годился. Сержант Лебедев на фронте.

Бывало и по-другому. У Галкиной подружки Зины Кокиной роман был иного рода. Эта умная, работящая, но некрасивая девушка полюбила мастера молодежного участка Хасбулатова. Любила тихо, про себя, больше всего, кажется, боясь, чтобы кто-нибудь из посторонних, и особенно сам мастер, не догадался об этом. Тут уж вовсе нечему было учиться. Любовь, состоящую из сплошной жертвы, Галка не понимала.

Попробовала Галка обратиться за советом к любимым героям художественной литературы. Но и тут ничего не вышло: никто из них не любил заочно. Наташа Ростова не хуже Галкиных подружек с ткацкой танцевала с Борисом Друбецким и Андреем Болконским. Татьяна Ларина, прежде чем писать письмо Евгению имела полную возможность налюбоваться своим Онегиным. Даже романтическая Джемма из «Овода», которая очень нравилась Галке, и та хоть изредка встречала своего беспокойного, мятущегося Артура. Любила через письма лишь юная героиня «Бедных людей» своего несчастного Макара Девуш-кина. Но печальная их любовь для активной, предприимчивой ткачихи совершенно не подходила: вздыхать, жаловаться на злодейку-судьбу, тихо проливать слезы… Нет, это не для нее.

И вот теперь в кармане кротового «полусачка» похрустывает новое, только что полученное письмо, в котором, как говорится, сержант Лебедев ставит вопрос «на попа»: «…Согласна ли ты, милая Галя, после того как мы разгромим проклятых гитлеровских оккупантов, очистим от них нашу священную землю и возьмем фашистскую столицу Берлин, стать моей возлюбленной женой?..» Женой! От этого слова у Галки пересыхало во рту. Дед, которому она обычно читает письма, определил, что, судя по всему, храбрый сержант воюет где-то недалеко, на Верхневолжском фронте. У старика была старая карта, на которой он со старательностью начальника штаба отмечал по сводкам Совинформбюро линию фронта. По карте выходило — от Москвы до сержанта Лебедева рукой подать, а от сержанта Лебедева до Берлина далековато.

Дед обратил на это внимание внучки, но разъяснил, что по старым обычаям после такого письма, пока сержант Лебедев будет с боем пробиваться к немецкой столице, Галка, если хочет, может называть себя его невестой. Это-то ее и смутило. Ждать взятия Берлина она была, разумеется, согласна. А вот можно ли числиться невестой человека, которого она в глаза не видала? Такова была сложная ситуация, над которой раздумывала девушка, торопливо шагая в потоке смены, густевшем и уплотнявшемся по мере приближения к фабрике.

Была у нее и еще забота. Вчера на красном полотнище, висевшем над входом в фабрику, с которого теперь на ткачей всегда смотрело самое важное, она прочла: «Экономя сырье, помогай фронту!». Из домашних разговоров девушка знала, что, досрочно выполнив предмайские обязательства, наткав много сверхпланового материала, ткачи в некотором роде сели на мель. Хлопок распределялся между фабриками строго, в обрез. Развив темпы, ткачи пустили в дело запасы, отпущенные на следующий квартал. Теперь по коридорам, по раздевалкам, в курилке только и разговоров было: сырья не хватит, или фабрику приостановят, или кое-кого временно выведут с основного производства на подсобные работы.