Глубокий тыл

— Эта «смешная мумия» весной, не моргнув глазом, пустила здесь в расход около полутора тысяч евреев и цыган — всех, со стариками, с женщинами, ребятишками… Их кое-как закопали в карьере у кирпичного завода. А когда в станционном районе застрелили офицера, ехавшего с донесением, этот музыкант сжег весь восточный поселок железнодорожников. Подчистую. А что у него делается на пересыльном пункте остарбейтер![2] Это страшный человек, к тому же умен и хитер… Документы на проверку взяли?

— Да.

— Крепкие документы?

— Настоящие.

— Прекрасно! Для них документ — все. Человек — ничто. Но документ — ого-го!.. Девушка, а помните того бородатого партизана, что с нами тогда ехал? Он еще вас в машину поднимал.

— Батю?

— Да. Погиб. У них тут бронепоезд завелся. Батин отряд за ним долго охотился. Все не выходило. Батя рассердился и пошел сам. Поезд под откос сбросил, но и от самого Бати кусков не собрали…

Наколов по ранту ровный ряд дырочек, сапожник быстро, почти не глядя, двумя дратвами сразу стал прошивать подметку.

— Тут у них все склады забиты нашим зерном, мануфактурой, консервами; все сюда перетаскали, некогда было дальше увозить. И мастерские тут у них богатые: машины, танки, даже самолеты ремонтируют… Похоже, сейчас они все это стараются уволочь.

Руки проворно работали, но сам сапожник, казалось, жил другой жизнью. Вот на улице послышались шаги, девушка насторожилась, уставилась в окно.

— Не смотрите, вам нечего опасаться. Вы у сапожника, вам чинят обувь. Скучайте.

Пожилая женщина в темном шушуне медленно прошла мимо, таща на веревке упирающуюся козу.

— У этого вашего музыканта главная задача — все вывезти. У нас — помешать… Им самим ничего не сделать: мало сил. Но они мобилизуют население, и довольно ловко, через бурго-мистрат. Бургомистр — пьяница и дурак. Он из бывших. Немцы откопали его где-то в тюрьме: сидел за тайное винокурение. Самогонщик… Бургомистр — декорация, а всем вертит его заместитель по экономическим вопросам, может быть, вы его даже когда-то знали. Он из Верхневолжска. Наверно, видели там воззвания, подписанные «Дипломированный инженер»…

— Владиславлев?.. Как, этот гад здесь?! — воскликнула девушка.

Увидев, как она сразу взволновалась, сапожник покачал головой. Это — самое опасное в их деле: так вот, забывшись хоть на мгновение, стать са> мим собой, выпустить из-под контроля свои чувства.

— Да, он здесь. И он единственный, кто может им туг по-настоящему помочь… В городе голод. Люди питаются щавелем, варят щи из крапивы, дети пухнут. Это ведь Владиславлев придумал сдельную натуроплату: отработаешь день — буханка хлеба, особо постараешься — к буханке банка консервов. И ведь на эту приманку идут, вагоны грузят, машины демонтируют… Мы тут под этого типа шарик было подкатили, да не вышло: осторожен. И охраняют они его… Вот если бы вам к нему попасть переводчицей, тогда…

— К Владиславлеву, мне? — В этом вопросе прозвучал плохо скрытый страх. Женя хорошо помнила этого плотного, румяного человека с угольно-черными пышными усами. А вдруг и он узнает ее? Правда, они незнакомы, он, вероятно, и понятия о ней не имеет. Но все-таки вдруг?..

Дед, должно быть, заметил эти ее колебания…

— Я в этом городе тоже не новичок, однако вот видите… Да разве я один?

— А наших тут… много?

Сапожник не то удивленно, не то настороженно взглянул на нее.

— Не знаю, есть, наверное, — но, подумав, прибавил: — Если встретите немецкого офицера, похожего на одного из тех, кто с нами из Верхневолжска тогда в машине ехал, не признавайте. Понятно? — И вдруг другим тоном заговорил, слегка усмехаясь уголками глаз: — Ну вот, барышня, и туфелька ваша готова. Меряйте, работа чудная, у красных такой работы не увидите: там всех настоящих мастеров перевели, одни машины у них работают, да и товар не то, что немецкий. А это соковой товар.

Сапожник и в самом деле оказался мастером своего дела. Ловко подшитая, обтертая стеклышком, зачищенная мастикой подошва прямо слилась с туфлей.

Девушка обулась.

— Поставьте-ка, барышня, ножку сюда, — продолжал мастер, чуть усмехаясь. Обтирая туфлю бархоткой, он тихо разъяснял девушке, куда ей относить и класть донесения, передал ближайший приказ.

— Запомнили?

— Да. Можно вопрос?

— Ну?

— Вы почему и со мной сейчас играете? Боитесь, подслушают?

В зарослях коротенькой бороды угадалась улыбка.

— Привычка… Наедине с собой маску ношу. Учусь не только говорить, но и думать, как какой-нибудь паршивый кустарь — «росток великой частной инициативы», — как нас называют в экономическом отделе комендатуры… И вам советую: комендант глазаст и беспощаден…

И уже в полутьме сеней, где домовито пахло укропом, сохнущим на полу луком, чуланной затхлью, он признался шепотом:

— С волками жить научился, а вот по-волчьи выть — тяжко это советскому человеку…

Калитка звякнула кольцом. Отойдя по тротуару, девушка остановилась, подняла ногу, пощупала вновь пришитую подошву и незаметно оглянулась.