Глубокий тыл

— А там как? — спросила женщина, показывая в сторону, откуда летели мины.

— Части наши, еще в обед туда прорвались. Потом и танки прошли. Но вот видите…

Над головой что-то странно прошуршало. Женщина вопросительно посмотрела на собеседника.

— А это снаряд. Тяжелыми садит… Ступайте, ступайте, тут еще может такое…

И, будто в подтверждение его слов, три гулких взрыва, раздавшихся в отдалении, снова встряхнули землю.

2

Но женщина все-таки пошла за узенькую речку Тьму — туда, откуда неслись снаряды и мины. Заслышав в воздухе уже знакомый теперь свист, она бросалась в снег, пережидала взрыв, поднималась и снова шла. Что-то, что было сильнее страха, влекло ее вперед. Она почти бежала, не обращая внимания на провалы, зиявшие вместо домов, на оборванные провода, что, скрутившись штопором, тихо позванивали у израненных осколками столбов, на пожары, полыхавшие тут и там, на потоки военных машин, вдруг хлынувшие по пустым, безлюдным улицам.

Казалось, женщина ничего не замечала. Даже труп немецкого шофера, торчавший в дверцах разбитого грузовика, не задержал ее взгляда. Но вдруг она охнула и остановилась. Сквозь провалы выгоревшего здания, черневшего в конце улицы, ее глазам, расширившимся от ужаса и недоумения, открылось огромное странное поле. Тут, где она с детства привыкла видеть улицы старой прифабричной слободки, ряды маленьких деревянных домов, притаившихся среди садиков, расстилался покрытый невысокими холмиками пустырь, и на нем — казалось, без всякого порядка — разбросанные по одному, по два домики, да телеграфные столбы, да остовы обезглавленных деревьев… Взгляд женщины беспомощно метался меж уцелевшими зданиями, стараясь отыскать тот маленький с синими ставнями и резными наличниками домик, из которого она совсем еще недавно бежала в страшную, искромсанную ракетами и огнями разрывов ночь.

На знакомой остановке, увязнув по колено в глубоком сугробе, стоял трамвайный вагон с прицепом. Стенки его были иссечены осколками, стекла вылетели, внутрь набился снег. Теперь, определив свое местонахождение, женщина по едва обозначенной на снегу стежке дошла до уцелевшего дома. Отсюда до ее жилья оставалось пройти квартал. Но квартала не было. Он лишь угадывался по неясно вырисовывающимся в снегу холмикам. И дороги не было — всюду лежали сплошные нетоптаные сугробы. Увязая местами по колено, женщина дошла до ворот. Они стояли среди снежной равнины и никуда не вели. Ветер хлопал калиткой. Звучно гремел синий жестяной ящик «Для писем и газет». Женщина погладила рукой холодную жесть, попыталась закрыть калитку и по своим, уже заметаемым снегом следам побрела обратно. Теперь она еле плелась, будто там, у ворот, ей на плечи положили непосильный груз.

След вернул ее к уцелевшему дому. На крыльце его теперь стояла неестественно толстая женщина с лицом странного коричневого цвета. Настороженно, вопросительно, радостно смотрела она на приближавшуюся к ней пришелицу.

— Здравствуйте, — сказала та, останавливаясь возле крыльца. — Я Калинина, я жила вон там, в доме Узоровых, я их…

— Не признаешь, Анна? — с горечью вымолвила стоявшая на крыльце.

— Нефедова? Настя?.. — не очень уверенно произнесла та, которую назвали Анной. — Настенька!

— Аннушка!

Женщины обнялись и замерли, как будто сразу обессилев.

— Вернулась?

— А ты здесь была?.. Толстая-то какая, и лицо…

— Толстая, — горько усмехнулась Нефедова. — Все, что осталось, на себя понапяливали. Холодно ж. А лицо? С месяц не умывались, воды-то нет… На питье снег топим, а много ли на таганке натопишь? Тут такое… — И она заплакала, прижавшись к Анне и шепча ей в ухо: — Гады, гады… Будь они прокляты!

Потом она вытерла лицо концом платка, и там, где по щекам пробежали слезы, на коже остались светлые полоски. Теперь уже и сама Анна удивлялась, как это она не сразу узнала давнюю свою знакомую, вместе с которой часто возвращалась после смены или с партийного собрания.

— Ты что ж, к Рагузиным в дом перебралась?

— Да разве я одна? Как он, проклятый, слободку попалил, мы все, кто на этом конце жил, сюда, в этот дом, и напихались… Нас там, что семян в огурце.

— И свекровь моя с вами? — с надеждой спросила Анна и нетерпеливо шагнула на крыльцо.

— Нет ее с нами, там она. — Нефедова покат зала коричневой рукой туда, где посреди поля стояли одинокие ворота.

— Как там? — Сквозь недоумение в голосе Анны проступил ужас.

— Сгорела твоя свекровь.

Анна Калинина ухватилась за точеный столбик крыльца.

— Что? Настя, что ты говоришь? Как сгорела?