Глубоко под кожей

— Не надо плакать, — прошептала она. — Если мы спустимся вниз с опухшими глазами, твой отец будет пытать меня, почему мы плакали. — Она поцеловала дочь в щеку и немного помолчала. — Давай закончим наши сборы.

— Мама, знаешь, я тоже всегда тобой гордилась.

— Ну что ж. — Молли прочистила горло, но когда она заговорила, ее голос был все еще хрипловатый. — Приятно услышать такое от взрослой дочери. С тобой все в порядке?

— Да. Я буду вести себя отлично.

— Сразу видно — моя дочь. А теперь вернемся к делу. — Отвернувшись, Молли снова стала складывать вещи. — Боже, какая прелесть. — Щелкнув языком, она показала дочери короткую ночную рубашечку из черного шелка с кружевами.

— В такой только и делать, что грешить.

Согнув палец, Шантел вытерла следы слез под глазами и хихикнула:

— Я ее еще не испробовала, только что купила.

Молли рассматривала рубашку на свет.

— Я думаю, тут и сомневаться нечего.

— Я вижу, она тебе понравилась. — Довольная, Шантел подошла к матери, аккуратно сложила рубашку и протянула ей. — Это тебе сувенир, на память о Беверли-Хиллз.

— Не говори глупостей. — Но Молли не смогла удержаться и погладила большим пальцем шелк. — Я не могу надеть такую рубашку.

— Почему?

— Потому что у меня четверо взрослых детей.

— Но ты же их не в капусте нашла!

— Боюсь, что твой отец… — Она замолчала и задумалась. Шантел увидела, как в ее глазах мелькнул шальной огонек. — Спасибо тебе, доченька. — Молли отложила подаренную рубашку в сторону. — И заранее хочу поблагодарить тебя от имени твоего отца.

Спускаясь вниз, они услышали, как Фрэнк бренчит на своем банджо.

— Он репетирует, — пояснила Молли. — Хочет сыграть на свадьбе. Чтобы заставить его отказаться от выступления, надо ему так двинуть, чтобы он потерял сознание.

— Ты же знаешь, что Мадди никогда этого не сделает.

— Что-то вы там задержались, дамы.

Фрэнк посмотрел на своих женщин, но его пальцы продолжали бегать по струнам.

— Мужчине всегда нужен напарник. — А этот тип… — он дернул головой в сторону Квина, — не может взять ни одной ноты.

— Я просто сделал вам одолжение, — небрежно произнес Квин, развалившись в кресле.

— Никогда не встречал человека, который совсем не поет, — заметил Фрэнк. — Таких, которые не могут петь, встречал очень часто, но о таких, которые не хотят, даже не слыхал. Сядь сюда, Молли, любовь моя. Давай покажем этому человеку, кто такие О’Харли.

Молли послушно села рядом, подхватила ритм и запела хорошо поставленным голосом.

Шантел села на подлокотник кресла рядом с Квином и стала слушать, как поют ее родители. Ей было очень хорошо. Напряжение последних нескольких недель покинуло ее.

— Давай с нами, принцесса, ты же помнишь припев.

Шантел подхватила, легко вспомнив слова и мотив веселой баллады. Она редко пела одна. Для нее пение было семейным делом. Даже сейчас, когда она сплела свой голос с голосами родителей, она вспомнила о Трейсе и сестрах и о том, как часто они вместе пели эту старую песенку.

Шантел очень удивила Квина. Он откинулся на спинку кресла и наслаждался пением. Фрэнк без передышки переходил от одной мелодии к другой. Шантел уже не была холодной кинозвездой и беспокойной, страстной женщиной, которую он обнаружил под этой маской. Она с удовольствием пела пустые песенки, которые наигрывал ее отец. Она превратилась в любящую дочь. И когда она смеялась, обвиняя отца, что он взял фальшивую ноту, в ней видна была та невинность, которую он однажды почувствовал.

Он ощущал ее запах, пряный и возбуждающий, и это резко контрастировало с ее игривым поведением. Квин никогда еще не видел ее такой. Ему и в голову не приходило, что она может быть такой. Интересно, понимает ли она, как много значит для нее семья, догадывается ли, как сильно тускнеет образ голливудской звезды, когда она находится в кругу родных?

Эта неделя прошла спокойно. Шантел не знала о пришедших на ее адрес письмах, потому что он их ей не показывал. Не знала она и о том, что им удалось засечь, откуда был сделан один звонок — из городской телефонной будки. Квин не собирался сообщать ей, что в двух письмах мужчина умолял ее о встрече в Нью-Йорке — это выбило бы ее из колеи.

Этот негодяй знал ее планы.

Квин поднял руку и провел ею по руке Шантел. Ее пальцы тут же сплелись с его пальцами. Не нужно ей ни о чем рассказывать. В Нью-Йорке она ни на мгновение не останется одна. Он уже велел трем своим лучшим сотрудникам вылететь в Манхэттен. Они будут следить за каждым ее шагом.

Размышления Квина нарушил Фрэнк, который бросил лукавый взгляд на дочь.

— А ты играешь на этой штуке? Или она служит тебе подпоркой для дверей?

Шантел кинула взгляд на белый рояль, а потом посмотрела на свои ногти.

— Я могу еще взять несколько нот.

— Имея такой большой прекрасный инструмент, можно было бы добиться и большего!

— Я не хочу мешать тебе, папа.

— Я уже закончил свое представление.

Пожав плечами, она встала и подошла к роялю. Ресницы ее задрожали, она села и сыграла длинную, довольно сложную пьесу.

— Ты все-таки занимаешься на нем, — укоризненно произнес Фрэнк и крякнул от удовольствия.

Шантел бросила взгляд на Квина: