Глубокое течение

А разве для этого он пришел к фашистам в первые дни оккупации и предложил свои услуги? Нет! Он сделал это для того, чтобы спасти свою жизнь, иметь возможность жить тихо и спокойно. Он хочет служить, работать, но только так, чтоб никто, ни один человек не знал об этом, чтобы на всякий случай он так и оставался в глазах односельчан просто Матвеем Кулешом, незаметным, маленьким человеком, обыкновенным крестьянином. А разве он мало сделал для захватчиков, работая так? Так нет же, мало ему, этому ненасытному Визенеру! Ему захотелось, чтобы Матвей Кулеш вместе с этими «зайцами» — полицейскими разъезжал по деревням, убивал людей, чтобы все его видели и чтобы за ним начал охотиться сам Лесницкий. А от такого охотника не убежишь, не спрячешься — Кулеш хорошо это знал, и при мысли об этом ужас сковывал его сердце. Но и отряд бросить он не решался — боялся, что Визенер найдет его и повесит. И он мучился сомнениями, не умея найти выход. Появление в отряде Майбороды обрадовало его. Кулеш разгадал маневр партизан и не выдал их разведчика. Он хотел убить двух зайцев сразу: освободиться от отряда и заслужить доверие партизан. И он ни на шаг не отставал от Майбороды, следил за ним день и ночь, искал случая поговорить с ним, упорно добивался его доверия…

Хитрость выручила его еще раз. В то время, когда его дружков, как глупых баранов, повели под пули, он, Матвей Кулеш, стал связным — своим человеком у партизан. Ловко!

Матвей Кулеш от радости безжалостно бил коня рукояткой пистолета и что-то беззвучно напевал.

Передав удивленной Любе все, что приказал ему Майборода, и отдав ей, по ее требованию, коня, Кулеш изо всех сил бросился бежать обратно. Восемь километров он пробежал за час и, обессиленный, упал на пороге кабинета Визенера.

— Господин комендант! Спасайте, спасайте отряд, — едва переводя дыхание, сказал он и бессвязно рассказал об убийстве Гопкеля, о парашютистах и Майбороде — естественно, не совсем так, как это происходило на самом деле. — Ну вот, и повел он нас, будто бы по вашему приказу, ловить парашютистов. И завел в такую чащу, что у меня волосы дыбом встали. Тут я и почуял недоброе… Отстал, незаметно слез с коня и удрал… К вам прибежал… Нет, нет, господин комендант, клянусь вам… я не вру. Может быть, я ошибся, но… клянусь! — закричал он, увидев, что Визенер вздрогнул, тяжело поднялся и направился к нему.

Но Визенер не тронул его. Он подошел к окну и долго молча смотрел на лес.

Кулеш успокоился, осмелел и прошептал:

— Нужно послать солдат, господин комендант.

Визенер повернулся — лицо его было перекошено.

Кулеш в испуге отшатнулся.

— Эс ист шпет![1] — выкрикнул Визенер и, сев на диван и сжав ладонями виски, прошептал: — Шпет, шпет!

…И действительно, было поздно.

Через полтора часа бессмысленного блуждания по лесу Майборода вывел отряд в приднепровские луга, к Белому заливу. Залив этот — узкая полоса воды — вместе с рекой образовали полуостров, похожий на вытянутую подкову.

— Напоить коней! — приказал Майборода и завел отряд на полуостров.

А как только бандиты, обрадованные тем, что вырвались, наконец, из леса, соскочили с коней, чтобы размять ноги, сзади, из лозы, нежданным смертельным ураганом налетели на них конники Жовны.

Заблестели под июньским солнцем веселые зайчики на клинках.

Рубили безжалостно.

Ни один из тридцати семи бандитов не успел даже сделать выстрела или бросить гранату. Несколько человек бросились в воду. Их расстреляли из винтовок. Через пять минут все было кончено. Федор Жовна вытер саблю о гриву коня.

— Это вам за муки людей наших, за кровь их, за слезы, за издевательство над моим именем. Земля вам колом и вечное проклятие! А тоби, братку, от души спасибо, — обратился он к Майбороде и крепко пожал ему руку.

* * *

Дождавшись на лесной опушке ночи, Николай Маевский ползком пробрался к хате тетки Степаниды.

Старуха встретила его, как родного сына, со слезами радости, поверила ему без всяких паролей и сразу же начала кормить и рассказывать о родных. Он жадно ловил каждое ее слово и с аппетитом поглощал холодную картошку с салом, запивая все это кислым молоком.

В полночь Степанида куда-то сходила и привела Настю Зайчук, которая, увидев Николая, сначала растерялась, потом обрадовалась и обняла его просто и искренне.

Степанида смотрела на них с умилением.

— Ну, поняла теперь, для чего тебе приказали быть все время при мне? Вот. Надо вести его на Лосиный.

— Вы одни, Николай Карпович? — спросила Настя.

— Нет. С одним товарищем. С Буйским. Знаете?

— С Андреем? — Настя на мгновение замерла. — Где же он?

Николай коротко рассказал, как он потерял Буйского.

Часа в два они вышли.

Шел конец июня, стояли самые короткие летние ночи. Уже в два часа небо на северо-востоке начало светлеть, и серебряная полоса поползла к востоку, постепенно расширяясь, розовея. Лес оживал. Первыми затрепетали чуткие листья осины. Но все еще молчали величественные дубы. Умолкла сосна. Летом, когда нет ветра, сосна шумит ночью и стоит неподвижно в жаркие дни.