Глубокое течение

…Настя лежала под развесистым дубом, заботливо огороженная со всех сторон трофейными палатками. Для нее и новорожденного партизаны нашли вое необходимое: подушки, одеяло, чистые простыни, полотно на пеленки, лучшие продукты и даже свежее молоко. Она была обессилена тяжелыми родами. Обескровленное лицо и руки ее были белей простыни, а глаза стали еще более выразительными и голубыми. Почти не было разницы между чистой синевой утреннего неба, просвечивающего сквозь густые листья дуба, и ее глазами. Она смотрела на эту голубизну, на листья и повторяла горячим шепотом:

— Где ты, родной мой, любимый? Где ты?

Потом поворачивалась к ребенку, нежно прикасалась губами к красному лобику.

— Сыночек мой! Где твой тата? Почему они все молчат? Что они скрывают от нас? Нет, нет… Не бойся, сынок. Не может этого быть! Он жив, жив. Он придет. Андрейка, любимый мой, приди… Посмотри на сына. Глянь, какой чудесный у тебя сын!

Она вздрогнула, когда послышались шаги и кто-то откинул полог палатки.

«Он».

Но, повернувшись, она увидела Лесницкого и Приборного и, быстро откинув одеяло, села, протянула к ним руки.

— Наконец-то вы пришли. Где Андрей? Сергей Федотович! Где Андрей?

Приборный подошел и, взяв ее бледные руки, сжал их в своих.

— Дочка моя!.. Андрей… — но голос его задрожал и сорвался, он закрыл рукой глаза и прижался лбом к шершавой коре дуба.

Настя схватила руками седую голову командира, закричала:

— Говорите! Кончайте! Я не боюсь!

— Андрей погиб смертью героя, чтобы спасти бригаду. Он взорвал немецкий штаб и не смог уйти, — медленно, растягивая слова, проговорил Лесницкий.

Настя разжала руки, привычным движением поправила волосы и осторожно, словно боясь ушибить больное место, легла.

Алена подбежала к ней, но она едва заметным кивком головы попросила ее отойти.

Лежала она неподвижно, долго, взгляд ее голубых глаз застыл на какой-то одной точке над ней, на каком-то одном листе дуба. Но она не видела ничего — ни листа, ни голубизны неба, ничего. Потом попыталась представить лицо Андрея и не смогла. Перед глазами проплывали лица матери, братьев, товарищей по отряду, а его лица не было.

Сколько месяцев она не видела его при дневном свете! Какой короткой была их последняя встреча! «Завтра мы снова встретимся…»

Что он говорил еще? Она больше ничего не могла вспомнить. Больно кольнуло в сердце — хотелось кричать от этой боли. Она стиснула зубы, посмотрела на присутствующих и увидела, что комиссар что-то шепнул Алене и повернулся, чтобы незаметно выйти.

Она остановила его:

— Павел Степанович! Куда же вы? Что же вы не посмотрели моего сына… сына Андрея?

Она быстро приподнялась, взяла ребенка на руки.

— Смотрите, какой он, мой Андрей.

Ребенок заплакал.

— Не плачь, мой сыночек, Он погиб, чтобы спасти нас, чтобы мы жили. Он отдал жизнь за твое счастье, мой маленький Андрейка. Не плачь же, не плачь…

XIII

Ганна Кулеш полола гряды и тихо напевала. Хорошо было на душе у женщины — такая же ясность, теплота и свежесть, как вокруг. Не к лицу грустить в такое время. Да и чего ей грустить? Наоборот, радоваться нужно.

Она подняла голову, запачканными землей руками поправила пряди волос, выбившиеся из-под платка. Палило солнце. Горячим паром дышала земля, недавно напоенная щедрым дождем. Плыл нагретый воздух. Пахло старым пепелищем. Женщина посмотрела на почерневшую течь, на обгоревшие яблони и вишни и отвернулась. К чему горевать об этом? Не у нее одной такое горе. Из всех строений деревни чудом уцелела только школа, а так все сожгли проклятые каратели. Да ничего, все отстроятся, были бы только живы и здоровы. А в ее семье, слава богу, все здоровы; да и вообще в Ореховке обошлось на этот раз более — или менее благополучно — никого больше не убили, как в других деревнях. Люди переждали беду в лесу и дождались радостных вестей: позавчера из соседней деревни им передали зачитанную, помятую партизанскую газету. В ней писалось о разгроме карателей и об убийстве главного их генерала, душегуба этого. Туда ему и дорога! Для них это был самый радостный день. Все вышли из леса, вернулись на родные пепелища, и никто даже не заплакал при виде одиноко торчавших печей и обугленных деревьев.

Но для Ганны особенно радостным был вчерашний день: вместе с отрядом партизан-конников в деревню наведался Женька Лубян; проезжая мимо Ганны и увидев ее на огороде, он заскочил на минутку и весело поздоровался:

— Добрый день, тетка Ганна! Привет от Матвея. Жди скоро в гости.