Глубокое течение

— Нет, ты пойми, как выросли люди в борьбе. Словно огнем выжгло все мелкое, никчемное, ненужное и осталось все истинно человеческое. Помнишь, у Горького? Человек — это звучит гордо. Да. А наш советский человек — это звучит не только гордо, но и величественно. Это настоящий человек с большой буквы. И когда видишь таких людей, как Лена… Ты не смейся. Ты пойми, какой это человек, какая душа!.. Я взял ее в пример, потому что она показала мне, каким должен быть я сам… Я виноват перед ней… Но не подумай, что я по ней одной делаю такие глубокие выводы. Нет… А Лесницкий, а Женька, Андрей или вот Настя?.. Сколько их! Какие золотые люди! — Он долго с увлечением говорил о людях, потом высказал свою мечту: — Налажу дела в районе, поеду в Москву, сделаю протезы… И начну новую жизнь, новую работу… Новое счастье, Таня… Красивым оно будет, наше счастье… Правда?

Под вечер они вышли из лущи, подошли к Днепру. Переночевали. А на рассвете знакомый рыбак с радостью перевез их на «родной берег», как назвал его Карп.

На восточном берегу они вскоре вышли на большую прифронтовую дорогу.

По краям дороги, в канавах, лежали сожженные немецкие танки, разбитые орудия, машины, повозки, убитые лошади с вывалившимися внутренностями и посиневшие трупы гитлеровцев. А по расчищенной дороге двигалась на запад могучая техника победителей.

С лязгом прошли танки. Танкисты выглядывали из люков и весело махали руками и шлемами саперам, ремонтировавшим дорогу. Фыркая и непрерывно сигналя, промчались штабные машины, и вое с уважением уступали им дорогу. Один за другим шли грузовики, прижимая к кюветам обозные повозки. Обозники ругались и грозили шоферам кнутами.

Смеялись. Кричали. Пели…

Самая обычная картина прифронтовой дороги, но как она взволновала партизан! Какой светлой и величественной казалась она им! Как завороженные стояли они у леса, не дойдя шагов двадцати до дороги, и смотрели на этот безостановочный поток людей и машин. Вот оно, освобождение! Вот он, день, о котором мечтали они два года, и, возможно, никто из них не представлял этот счастливый миг таким. Как все просто и величественно!

Настя беззвучно плакала, склонившись над сонным ребенком. Она вспомнила Андрея, его светлую мечту о будущей жизни. Она слышала его голос. Он слышался ей в песне проехавших на грузовике солдат, в грохоте прошедших самоходок. Вот оно, счастье! «А его нет… Нет…»

— Андрей!.. Андрейка!..

Николай обнял одной рукой сестру, другой смахнул слезу, но, взглянув на Настю и увидев ее мокрое от слез лицо, нарочито весело и громко сказал:

— Что же это мы остановились? Пошли, друзья!

Они вышли на дорогу.

И сразу же около них остановилась трехтонка, нагруженная ящиками и мешками. Из кабины выглянул старшина — молодой хлопец с красивыми черными усиками.

— В какую сторону?

Карп кивнул головой в сторону, противоположную той, куда шла машина.

— Жалко, — искренне пожалел старшина, но кабины не закрыл и продолжал разглядывать их.

Очевидно, его заинтересовала эта группа. Они были не совсем похожи на всех тех, которых он встречал на разбитых дорогах войны. На лицах этих людей не было следов пережитых ужасов и мук. Наоборот, он увидел знакомые черты победителей: уверенность, гордость. Особенно поразил и заинтересовал старшину безногий. На его худом, чисто выбритом лице с чертами решительного и мужественного человека, в его умных глазах сияла теплая и счастливая улыбка. Одет он был в хороший кожух, из-под которого выглядывал воротник новой офицерской гимнастерки.

Старшина выскочил из кабины, подошел ближе и вежливо обратился к Николаю:

— Позвольте поинтересоваться: кто такие? Куда и откуда?

— Кто? — Николай улыбнулся. — Лично я — начальник штаба партизанской бригады. А это — партизаны той же бригады…

Старшина привычным движением поправил ремень, подтянулся и козырнул, как бы прося извинения.

— Если вас интересуют кровные связи, так это— мой отец, это — сестра и ее сын, а это — партизанская разведчица, жена Героя Советского Союза… Из леса — в деревню, к мирной жизни, к труду, — Николай не мог удержаться, чтобы не сказать первому же встретившемуся бойцу о том, что они не сидели тут сложа руки, а активно помогали завоевывать победу.

— Позвольте… И далеко вам идти?

— Километров двадцать еще.

Старшина повернулся к машине и приказал:

— Яша! Поворачивай машину.

Пока шофер разворачивался, старшина представился:

— Гвардии старшина Синицын, Анатолий Савельевич, москвич, — и крепко пожал руки всем, даже Вите. — Моя обязанность — довезти вас до места. Нет, нет, и не думайте спорить, товарищ начштаба. Простите, машиной командую я. Везу я продукты, а не боеприпасы, и, будьте уверены, не опоздаю, даже если сделаю еще сто километров лишних. Садитесь.

Николая и Настю с ребенком он усадил в кабину, а сам с остальными залез в кузов, на ящики.

Через полчаса они приехали в Ореховку, или, вернее, на то место, где когда-то была Ореховка. Теперь тут не было ни одной постройки. Даже обгоревшие весной деревья мало где уцелели. Каждый метр земли был перерыт снарядами и минами. Зеркальными пятнами первого льда сверкали воронки от бомб.