Глубокое течение

В день нападения на Советский Союз отец сообщил ему, что он назначен директором крупного московского завода, который должен перейти в их концерн. В этом была конечная цель войны для Вилли Койфера, и он начал с нетерпением ждать захвата Москвы.

Чтобы «шагать в ногу с Германией», Вилли Койфер попросил перевести его на восток, в Россию, ближе к Своей цели. Но зимой эта цель внезапно отодвинулась от него на несколько сотен километров. Удар был ошеломляющим, но Койфер утешал себя тем, что этот удар получили все немцы и даже фюрер.

Скоро на него градом посыпались другие удары. За короткое время Вилли Койфер получил несколько выговоров, суровых предупреждений и даже угроз. И все это за одно — за слабые действия против партизан, за неспособность остановить рост партизанского движения, которое все ширилось и ширилось — и как назло — особенно в его районе. Штурмфюрер принимал самые жестокие меры. Но теперь уже ничего не помогало — ни имя отца, ни его связи, ни деньги. Прежняя жизненная философия потеряла свою первоначальную привлекательность. У него уже больше не было никаких целей, кроме одной — спасти свою жизнь, вырваться живым из этого ада. Он написал и больше месяца носил в кармане письмо к отцу, в котором просил помочь ему перевестись в тыл — хотя бы на старое место, в Варшаву. Обычной полевой почтой он боялся посылать такое письмо, потому что хорошо знал, как работает военная цензура, и ждал удобного случая.

Но после одного происшествия он превозмог страх перед цензурой и послал письмо.

Это случилось первого мая. Накануне он получил нежное письмо от жены; в апреле почти совершенно не поступало сведений о деятельности партизан. Все это, вместе взятое, подняло его настроение. Первого мая он проснулся очень рано — на восходе солнца. Окна его спальни выходили на восток, и вся комната была залита ярким светом первых солнечных лучей. Он надел халат и направился во двор. Но, открыв дверь, комендант в ужасе отшатнулся: на ступеньках крыльца лежал убитый часовой. В груди его торчал нож, всаженный в самое сердце.

Вилли Койфер долго смотрел на восковое лицо убитого, потом закричал, бросился обратно в комнату и по привычке схватился за телефонную трубку. На его счастье, телефон работал. Он вызвал караул. Через минуту солдаты окружили дом, и все увидели над домом красный флаг. Громадное полотнище, прикрепленное к блестящей дюралюминиевой штанге, купалось в лучах восходящего солнца.

Увидев своих солдат, Койфер в одном халате выскочил во двор и бросился бежать от дома.

— Дом заминирован! Там мины! — крикнул он на бегу.

Солдаты бросились в разные стороны от дома.

Только Генрих Визенер, который случайно заночевал в районном центре с небольшим отрядом своих солдат, остался на месте и спокойно, пряча ироническую улыбку, приказал солдатам осмотреть дом и снять флаг.

Солдаты не нашли ничего подозрительного ни в доме, ни около дома, кроме следов босых ног, посыпанных и политых чем-то таким, от чего собаки-ищейки сразу потеряли способность идти по этим следам. Но когда солдат по приказу Визенера поднялся на крышу, чтобы снять флаг, в воздухе внезапно просвистела пуля и немец, подстреленный в спину, грохнулся вниз. Выстрел прозвучал откуда-то издалека, с окраины города. Звук его едва докатился до того места, где пуля попала в цель. Никто из солдат и офицеров не смог точно указать направление выстрела.

Подняли тревогу. Затрещали моторы автомашин и мотоциклов, испуганные и озверевшие от страха солдаты помчались по улицам сонного городка.

Койфер зашел в караульное помещение и не выходил оттуда. Всем командовал Визенер. Наблюдая через окно, с каким спокойствием он это делал, комендант района возненавидел офицера.

Наконец ему удалось преодолеть свой страх, и он вышел из помещения, приказав ординарцу принести мундир. Но в этот момент второй солдат, влезший на крышу за флагом, был ранен в руку. Всем показалось, что выстрел прозвучал уже совсем с противоположной стороны, но также издалека.

Флаг сбили длинной пулеметной очередью.

Тех, кто стрелял, не нашли, хотя и перевернули весь городок. По приказу Койфера забрали нескольких мирных жителей — мужчин и женщин — и расстреляли их.

А спустя несколько часов в комендатуру начали поступать одно за другим сообщения о действиях партизан в разных пунктах района. В одном — разгромлен полицейский гарнизон, в другом — повешен староста, в третьем — сожжена станция, взорваны железнодорожный и шоссейный мосты, перебита охрана…

У Койфера голова кружилась от этих известий.

Визенер, забыв о субординации, зло обратился к нему:

— Я предупреждал вас, господин штурмфюрер. Нужно было ожидать, черт возьми, что они именно так отметят свой праздник. Это уже стало у них обычаем… А вы утешали себя тем, что они перед праздником на несколько дней успокоились. Нужно было понимать!

Койфер молчал.