Глубокое ущелье

Занявшись узлами, Аслыхан совсем забыла про миску. Вспомнив, поднялась по лесенке, заглянула через стену. Миска лежала на земле, но Балабанчика не было. Она тихо позвала. Бедняга не хотел, чтоб хозяева знали, что его подкармливают соседи. Увидит кого, обмирает от страха... Размышляя о несчастной судьбе мальчишки-раба, она вдруг увидела, как Балабанчик выходит из конюшни. Услышав свое имя, он бросил наземь лучину, затоптал ее, прибежал.

— Тут я, сестра Аслыхан! — поднял с земли и протянул ей миску.— Ох, и вкусно! Да не знают горя руки твои!

— Зачем тебя звали? Узлы вязать?

— Нет! Дюндар-бей велел за дервишем Даскалосом сходить. А потом приказал седлать черного мула.

— Зачем это мула среди ночи?

— К монаху Бенито в пещеру поедет Даскалос.

— Аллах! Аллах! Какое дело Дюндар-бею до монаха в пещере.

— Есть дело. Часто посылает туда.— Он вздохнул, поежился.— Слава Иисусу, господу нашему!..— И тут же поправился: — Прости, хотел сказать слава аллаху.— Вымученно улыбнулся: — Так я испугался, так испугался, что меня пошлют...

— Трусишка! Светло как днем. А еще мужчина! Чего бояться?

— Не темноты я боюсь, сестра, а Бенито.— Он помолчал. Голос его дрогнул.— Очень подлый он, этот Черный монах.

Странными показались Аслыхан его слова. С чего это мальчишка назвал подлецом священнослужителя, которого все греки в округе почитали праведником?

— Подлый? Что же такого он тебе сделал?

— Нет, ничего...— Девушка заметила, что он колеблется.— Ничего, сестра Аслыхан... Что он может?..

«Мальчишка тянется к людям, жмется к ним, как котенок, выброшенный из дому»,— подумала Аслыхан. Спросила:

— Часто посылает тебя Дюндар-бей к монаху?

— Бывает...

— Если так, не скрывай его подлости. Расскажи — помогут. Почему назвал его подлым, что он сделал тебе? — Она протянула руку.— А ну-ка! Выдумал тоже — плакать! Говори, что он тебе сделал? Не то рассержусь.

— Ущипнул за щеку, потом целовать стал... А в прошлый раз... насильничал...

— Ах, паршивец! Свинья! Такой, дай ему волю, весь мир запоганит! Смерти ищет своей! Неужто не боится, что туркмены голову ему снесут. А что Дюндар-бей сказал на это?

— Не говорил я ему.

— Почему? Как же так? — Голос у Аслыхан вдруг стал злой,— Разве можно скрывать такое паскудство?

— Я рассказал дервишу Даскалосу,— еще больше расстраиваясь, продолжал Балабанчик.— А он говорит: «Смотри, чтобы Дюндар-бей не узнал, а то продаст тебя в пустыню к арабам или к монголам-людоедам. Да и узнает, не поверит, потому что считают монаха праведником».— Он в отчаянии всхлипнул.— А Даскалос лучше, что ли? Монах — подлец, а этот в пять раз подлее. Знаешь, что он сказал? «Сынок мой, отец наш Бенито — божий человек,— говорит.— Ублажить его не грех, а доброе дело». И еще засмеялся.

— Ну и мерзавец! Неужто такое и к нам хотят занести? Ведь за это господь покарает, мор пошлет на стада! Доброе дело, говорит? Ну, погодите! Скажу отцу, он вас образумит...

— Ты что это тут делаешь, паршивка? Чего тебе ночью на стене надо?

— Ой, мама! — Узнав по голосу отца, Аслыхан разозлилась.— Подкрадываешься, как кошка! Чуть сердце не разорвалось!

— Ты с кем разговариваешь? Погоди, задам я сейчас тебе! Кто это там?

Балабанчик не понял, что Каплан Чавуш шутит. Его охватил страх.

— Это я, Каплан-ага! Я, Балабанчик! Сестра Аслыхан ножками бараньими угостила, спасибо ей!

— A-а, с Балабанчиком, значит, водит дружбу моя дочь! Эй, соседи! Свидетелями будьте, порублю их на куски!

— Не время шутить, отец! Гуляешь, да не знаешь, что под носом творится... Зря таскаешь ты на поясе дагестанскую саблю!

Каплан хотел было прикрикнуть на дочь, но, вспомнив о просьбе Акча Коджи, сдержался.

— Что ты хочешь сказать, девчонка?

Аслыхан, подбирая слова, запинаясь и краснея, рассказала о гнусных делишках Черного монаха.

— Если вы мужчины, Каплан Чавуш, очистите нашу землю от этих паскудников! — Она готова была расплакаться.— Иначе мы сами за них возьмемся — все сестры Рума...

— Тихо! Тихо, говорю, стрекоза!..— Он быстро соображал, почему зашел у них разговор про монаха Бенито.

— Монаха вспомнили... Да вот Дюндар-бей приказал оседлать мула... А он испугался, что снова его пошлют.

Каплан Чавуш тихо спросил:

— А кого же пошлют, если не его?

— Паскудника Даскалоса.

— Когда?

— Когда же еще, если сейчас мула седлают?..

— И то правда!.. Вот как!.. Тихо! Скажи Балабанчику, чтоб был покоен, защитим его. Слезай, говорю, скорее!

Аслыхан спустилась с лестницы. Увидела, что отец направился к воротам, удивилась.

— Куда это? Аллах, аллах! А кто же узлы завяжет.

— Ты все собери. Приду — увяжу! Дело есть! — Придерживая саблю, Каплан Чавуш выскочил за ворота.

Дервиш Камаган сидел на круглом камне, точно старый гриф. Глядел на поблескивающее в лунном свете болото.

Услышав стук подков, обернулся. Кериму показалось, что дервиш и впрямь вот-вот взмахнет крыльями и улетит.

— Кто здесь?

Орхан соскочил с коня, подошел. По монгольскому обычаю трижды преклонил колено.

— Селям отцу Камагану! Это я, Орхан-бей, сын Осман-бея.

— Добро пожаловать, сын Осман-бея! При свете луны ты приехал. Добрый знак. Что приказал Осман-бей?