Глубокое ущелье

— Император ваш не знает, что у него во дворце творится! Почем ему знать, что делает Мавро в Караджахисаре?

— Пусть и не знает, только против обычая это. Отец мой говорил: «Пусть даже пять золотых в год дают! Чем быть слугой, лучше уж сразу вниз головой в пропасть».

Нотиус Гладиус отпил вина, взял с блюда кусок мяса и, не спуская глаз с парня, что-то прикидывал.

— А если возьму к себе воином? — Видя, что на Мавро это не произвело никакого впечатления, выпятил грудь и, словно предлагал ему целый мир, добавил: — Не простым воином... А чтоб в рыцари посвятить.

— В рыцари? Помилуйте, благородный господин!

У Мавро перехватило дыхание, щеки залились краской. Он судорожно глотнул и, пытаясь подавить радость, подумал: «Небось шутит со мной, забавляется пришелец френк?»

Рыцарь не спускал пристального взгляда с юноши. Сколько видел он на Западе крестьянских парней, смотревших на воинов с безнадежной завистью.

Здешние и сами носили оружие, их можно было соблазнить, лишь пообещав навсегда избавить от крестьянской доли. Мавро, конечно, тоже мечтает от нее избавиться, рыцарь заметил это еще в день своего приезда по взгляду, которым смотрел парень на коня и оружие.

— Да, посвятить в рыцари,— важно проговорил он.— Конь — от меня, оружие — от меня, а в отряде, который соберем, будешь моим знаменосцем. Походишь в чавушах. Покажешь свою храбрость, достанет силы и ловкости владеть оружием — подпояшу мечом, что освящен нашим орденом, и запишу тебя в книгу рыцарских послушников.

— Господи Иисусе! Помилуйте, рыцарь, я ведь все это видел во сне.

— В каком таком сне?

— На прошлой неделе... Будто бы проходило здесь войско, наш император начал войну против арабских нехристей. Один из его телохранителей стал проверять, как я владею луком, и записал в отряд. Проснулся я весь в поту, от радости дыхание перехватило... Правду говоришь, благородный рыцарь? Не смеешься надо мной?

— Я сказал — посвящу в рыцари! Такими вещами не шутят!

Мавро сложил руки на груди. Видно было, с трудом удерживается, чтобы не пасть к ногам рыцаря.

На кухне загремела посуда. Мавро вздрогнул, растерянно оглянулся на дверь. Огонек надежды в его глазах медленно погас.

— Если это и не шутка,— проговорил он,— все равно не выйдет, мой рыцарь. Не могу я пойти с вами!

Нотиус Гладиус был искренне удивлен.

— Невозможно. Не выйдет ничего, если сестра не согласится...

— Ума у тебя нет, парень! Разве бабы могут мешаться в такие дела?

— Могут. Мы с ней на свете одни-одинешеньки. Никого у нас больше нет.

Нотиус Гладиус был раздосадован. Его больше всего злило, когда встраивалось дело, которое он уже считал слаженным. Он взял гашу. И как-то пристыженно спросил:

— А сестра твоя замуж не собирается?

— Собирается.

— Сколько ей?

— Двадцать четыре.

— Того и гляди останется в девках... Не нашла, что ли, себе подходящего жениха?

— Как не найти!

— Кто же он?

— Сговорена с Демирджаном, объездчиком боевых коней Эртогрул-бея.

— Ну и ну! Господи помилуй! Как же Эртогрул мог отдать своих боевых коней христианину?

— Он не христианин.

— Тюрок, язычник?

— Нет. Тюрок-мусульманин.

Рыцарь был поражен.

— Как же ты отдаешь свою сестру за иноверца,— пристыдил он Мавро. Тот словно только того и ждал.

— Хороший человек шурин мой Демирджан. И к тому же знатный джигит в этих краях.

Рыцарь пожалел, что свел дело к вере.

— Ну, ладно, а отчего не женятся они?

— Давно бы поженились, если бы не мать Демирджана. Не согласна она...

— Почему?

— Неверные, нечистые, говорит, не при вас будь сказано. Пусть, говорит, берет себе мусульманку, и делу конец.— Он вздохнул.— Сестра моя упряма, а мать Демирджана от Коньи до Стамбула своим упрямством прославилась. В поговорку вошло: упрям, как тетушка Баджибей... Вот немного поправится Эртогрул-бей, одолеет хворобу свою...

— И что тогда?

— Откроется ему шурин мой Демирджан. Если кого и послушает на этом свете Баджибей, то только Эртогрул-бея.

— А захочет ли он близкого себе человека женить на христианке?

— Эртогрул-бей в дела веры не мешается... Он не дервиш, а герой.

Рыцарь почесал в бороде, задумался.

— А больше никто не просит твоей сестры?

— Моей сестры? А что?

— Эх ты, Мавро, Мавро! Надо подстегнуть твоего трусоватого шурина, раз он матери своей боится... Понятно тебе?

— Нет.

— Вот простофиля! Что бы ты, скажем, стал делать, если б твою невесту кто-нибудь захотел взять в жены? Не поторопился бы, не поспешил бы сам?

— Здесь сговоренную с Демирджаном девушку никто в жены не попросит. Да и сестра моя этого не допустит.

— Как сказать!.. Словом, сын мой Мавро, можешь считать дело решенным. Не пройдет двух недель, и ты записан в рыцари...

Мавро чуть не подпрыгнул от радости. Потом ударил себя по коленям.

— Ох, помилуй, мой рыцарь, неужто правда?

— Чего там охать да ахать. Найдем какого-нибудь недоноска, всучим ему денег, придет и попросит замуж твою сестру... Поглядим тогда, сумеет ли твой дурной шурин уговорить свою мать.

Мавро захлопал глазами, пытаясь взять в толк, о чем речь. Наконец понял и бросился целовать рыцарю руку. Тот отдернул руку, и Мавро в знак благодарности поднес к губам подол его платья.