Глубынь-городок. Заноза

— Никто на эту ферму идти не хочет, — сказал вдруг с ожесточением один из мужчин, притаптывая резиновыми сапогами цыгарку. — Ни на сенокосе тут не заработать, ни улучшений никаких. Ну, что новый председатель? Непьющий, старается, но разве один председатель сдюжит? Вот вы приехали — спасибо. Но вы сядете на машину, и мы вас больше не увидим.

— Нет, — сказал громко от дверей Скуловец, проходя вперед и с независимым видом постукивая кнутовищем по сапогу, — он и еще приедет.

Ключарев обернулся и молча благодарно улыбнулся ему одними глазами.

— Обязательно приедем, — подтвердил он. — И председателя привезем.

Он обошел кормокухню, оглядел ее прищуренным взглядом.

— А скамейку, между прочим, можно поставить, не дожидаясь председателя, чтоб стены плечами не подпирать, — мимоходом бросил он. — Кстати, какая у вас норма кормов на свиноматку?

— Сколько накопаем картошки, ту и скормим.

— Та-ак…

Ключарев вдруг засмеялся легким сердечным смехом. На него посмотрели с удивлением.

— Вам сейчас кажется, что у вас так плохо, хуже некуда! А я подумал: вот с этого самого дня пойдет все по-другому, и мы это сделаем своими руками. Пошли-ка в свинарник, ну!

Он стремительно двинулся по лужам, разбрызгивая отраженную в них радугу. Воротца оставались незахлопнутыми; широкие полосы света, потоки весеннего воздуха беспрепятственно проникали внутрь, и, может быть, от этого там казалось еще грязнее и безобразнее. Ключарев, не переступая порога, оглянулся.

— Если кормов с осени не запасли, — взять неоткуда, согласен. И свинарник новый в месяц-два не построишь. Но, дорогие девчатки, тряпки, ведра, метлы у вас есть? Стены побелить можно?

— Мела не допросишься, — буркнул было мужчина в резиновых сапогах, как оказалось, завфермой. Ключарев не дал ему кончить, нетерпеливо махнул рукой.

— Хорошо. Мела мы со Скуловцом вам привезем. Сегодня же. Да, Прохор Иванович?

— Не надо, — застыдилась вдруг одна из женщин. — Мы и сами… Ну вымоем, а что дальше? Вот что нам интересно.

— Дальше?

Черты лица Ключарева светились сдержанным воодушевлением, и все придвинулись к нему поближе.

— Дальше председателя заставим крышу в кормокухне перекрыть, настлать полы. Если материала нет, из района поможем. Потом соберемся вместе с вами, корма все пересчитаем, рацион составим. На правлении выступим уже с цифрами в руках: вот что нам нужно в этом году, и вот сколько получит тогда ферма дохода.

— Так кто же нам поверит, кто же нас слушать станет? — застенчиво, жалобно проговорил вдруг второй мужик, низкорослый, хлипкий, с тем выражением приниженности, которое воспитывается долгими годами нищеты. Его выцветшие голубые глаза только на секунду столкнулись со взглядом Ключарева, и сейчас же он отвел их в сторону, словно испугавшись собственного голоса.

— Как тебя зовут, отец? — глуховато спросил Ключарев. Эта понурая, робкая фигура так отдавала другим, не нашим веком, что у Ключарева слово «отец» само собой сорвалось с губ, хотя, может быть, человек был не намного старше его самого.

Тот только пошевелил губами в растерянности и недоумении.

— Прика, Софрон Захарыч, — ответил за него Скуловец, прямо, серьезно глядя в лицо секретаря.

И опять Ключарев молча поблагодарил его взглядом. Между ними уже установилось то внутреннее понимание, которое предшествует другим, более глубоким душевным отношениям. Ключарев сделал шаг к Прике, отгородил его от всех своей спиной, словно остались они вдвоем:

— Софрон Захарович, для того и пришла сюда Советская власть, чтоб людям верили. Кто тебя послушает, спрашиваешь? Председатель колхоза послушает, я послушаю, весь народ послушает, если ты трудишься честно.

Ключарев дотронулся рукой до его костлявого плеча, пристально, глубоко заглянул ему в глаза и круто обернулся к остальным:

— Условимся так, товарищи. С председателем я поговорю, а послезавтра приеду сюда сам, и, чтоб нам в самом деле поверили, что мы не только хныкать да жаловаться, но и работать можем, вы наведете к тому времени порядок. А потом будем и с председателя спрашивать, что положено.

Ключарев прошел по свинарнику из конца в конец. Вторая половина его была еще не оборудована, только накрыта. На балках, под стропилами, висела прошлогодняя конопля.

— Сколько ее здесь? А если б обтрепать да продать?

— Самим тоже нужно было… — пробормотал завфермой Гречка. — Веревку треба коню ноги спутать и вообще по хозяйству…

Когда они уже двинулись дальше и свинарник остался позади, Скуловец обернулся и с тем серьезным дружеским выражением, которое теперь появлялось у него, когда он обращался к Ключареву, озабоченно проговорил:

— А ведь они тебе еще не поверили, Адрианыч!

— Знаю! — упрямо кивнул Ключарев. — Приедем послезавтра, может быть, нам с тобой самим придется за недра браться. Да нет, не придется! Неправда! Люди больше всего труд уважают, лишь бы их зацепить за живое. А тогда не только до правления, до самого Совета Министров дойдут и не постесняются! — Федор Адрианович вдруг осекся, почти непроизвольно болезненно сморщился, и Скуловец безошибочно угадал, что он опять вспомнил Прику.