Глубже

— … это все, что я могла придумать, чтобы отключить их. А потом, когда это не сработало, я наняла службу, которая помогла мне очистить свою репутацию. В интернете, я имею в виду. Они ищут тебя, стирают фотографии, пытаются протолкнуть законные результаты на страницы поиска…

И я уже несколько недель ничего о них не слышала. Отчеты, которые они мне присылали, были запоздалыми, отрывочными и неполными.

Вполне возможно, что они мошенники или просто дерьмо в том, что они делают.

Вполне возможно, что я выбросила полторы тысячи долларов денег Уэста на несбыточную мечту.

Сколько часов его усилий, я потратила впустую, чтобы жизнь была справедливой?

В списке моих сожалений этот кредит стоит на самом верху.

— Но эта последняя атака была предпринята с онлайн-доски объявлений, — продолжаю я. — Предположительно Нейтом. Вместе с ним в ней участвовал и ряд других людей. Я не знаю, кто они такие. Что я знаю точно, так это то, что фотографии распространились так далеко и широко, что, вероятно, напрасно пытаться их удалить. В данный момент я хотела бы сосредоточить свою энергию на…

— Напрасно? Ты хоть представляешь, что с тобой будет, если ты не уберешь фотографии?

— Да, у меня есть идея по этому поводу.

— У тебя будут проблемы с поступлением в юридическую школу. Получить рекомендации будет сложно, но даже при условии, что ты сможешь подать хорошее резюме, приемные комиссии ищут в интернете. Заявки на стажировку, стипендии, заявки на работу. Нет никаких шансов получить стипендию Родса Маршалла. Удаление фотографий из сети должно стать твоим главным приоритетом. Ты должна была привлечь меня с самого начала, Кэролайн. Столько вреда уже нанесено.

Столько вреда уже нанесено.

Но чему? Кому?

— Я не повреждена.

— Я не это имел в виду.

— А кажется, что так оно и есть. Ты говоришь об этом, о моем будущем так, словно я испачкалась в белой, чистой вещи. Как если бы ты отправил меня играть в белом платье, и сетуешь почему я не была с ним осторожнее?

Он хмурится.

— Я не в белом платье, папа. И я не делала этих снимков. Я не выкладывала их. Я не говорила всего этого о себе. Нейт это сделал.

— Ты не знаешь этого наверняка.

— Ладно. Кто-то это сделал. Важно то, что этим кем-то была не я.

Он хмыкает и смотрит в окно на наш двор. Наш дом находится в самой красивой части Анкина, с большим тенистым участком и акром газона, который мне приходилось стричь в старших классах, если я хотела, чтобы мне позволили выйти на улицу в выходные. Сегодня пасмурно, на земле все еще лежит пятнистый снег, до весны еще несколько недель.

Это больше не мой двор.

Это не мой дом.

Я не ребенок.

— Ты сообщила об этом инциденте в университете? — спрашивает он. — Или в полицию?

— Нет. Но я намерена это сделать.

— Ты говоришь, что, по-твоему, Нейт выложил эти фотографии в первую очередь потому, что был расстроен. Есть ли у него какие-то причины продолжать расстраиваться из-за тебя? Что-то, что спровоцировало это второе нападение?

Конечно, это Уэст. Уэст и я, вместе. На публике, в кампусе, так явно влюбленная пара, так явно влюбленные друг в друга.

Что Нейт сказал мне в тот вечер на вечеринке, когда не дал мне выйти из комнаты?

Что он беспокоится обо мне. Что мы друзья и всегда будем друзьями.

Чего он хотел той ночью, когда пришел в квартиру Уэста с Джошем и предложил купить травку? Заявить на меня какие-то права? Доказать, что он лучше того парня, с которым я закончила?

— Мне кажется, он все еще испытывает ко мне чувства.

— Понимаю.

Потом папа замолкает, и мне приходится терпеть тиканье дедушкиных часов и ждать его приговора.

— Мне нужно поговорить с Диком, — говорит он. — Возможно, у него есть некоторое представление о том, как лучше всего действовать в подобных случаях.

Дик Шаффер — друг моего отца, прокурор.

— Я изучала этот вопрос, — говорю я. — А сегодня днем у меня встреча с отделом по делам студентов, где я собираюсь спросить о возможных подходах. Нет ничего противозаконного в том, чтобы делиться сексуальными фотографиями в интернете, при условии, что это фотографии взрослого человека и они принадлежат тому, кто ими делится, что они не украдены и их не принуждали. А это, я думаю, означает, что полиция почти ничего не может сделать. Но если мы обвиним Нейта в нарушении технологической политики…

Взгляд отца становится острее.

— Обвиним его?

— Да, потому что сообщение, которое он сделал вчера вечером, если он пользовался кампусной сетью, было нарушением технической политики кампуса, и я думаю, что если дело дойдет до слушания…

Папа резко встает и переносит ноутбук на стол, где оставляет его, серебристый и сияющий. Он заложил руки за спину и принялся расхаживать по комнате, погруженный в собственные мысли.

Я потеряла нить своих рассуждений. Во всяком случае, не думаю, что он меня вообще слушал.

Не знаю, что еще сказать, чтобы он меня выслушал.

— Ты помнишь, — спрашивает он, — что я сказал тебе, когда тебе исполнилось пятнадцать и я разрешил тебе завести собственный аккаунт в Facebook?

— Да.