— Потому что я была с Нейтом. А ты…
Когда я прервалась, он приподнял одну бровь со шрамом.
— Я?
— Не Нейт.
На этот раз его смех горький.
— Нет, — говорит он. — Я не Нейт.
Я хочу извиниться, но не знаю, как или даже что сказать.
Уэст не ждет, когда я что-то скажу. Он берет свою тележку, проверяет корешок следующей в очереди книги и начинает катиться по проходу прочь от меня.
— Мне жаль, — говорю я ему в спину. — Я не это имела в виду.
— Не беспокойся об этом, принцесса, — говорит он, не оборачиваясь. — Я никому не скажу ни слова.
— Хорошо, — я обхватываю руками свой живот. — Спасибо.
Он не отвечает мне. Думаю, мы закончили, и я чувствую облегчение. Вроде того.
Меня трясет, и я слаба. Кажется, что меня может стошнить.
Уэст останавливается, как раз на середине поворота от нашего ряда к следующему. Он наклоняется над тележкой, опирается предплечьями на книги и смотрит на них долгую, неловкую минуту, которая кажется годом.
Он поднимает голову и смотрит прямо на меня.
— Это был не лучший день для нашего разговора.
— Нет, — соглашаюсь я. — Наверное, нет.
Он выдохнул.
— Я не должен был его бить. Это был глупый поступок, и я все еще на взводе от него. Прости, что я.… — он машет на меня рукой. — Прости за все это.
Я не знаю, что сказать, поэтому киваю.
— Твой нос в порядке?
— Все в порядке.
— Больно?
— Немного. Но ничего страшного.
Он несколько раз сгибает и разгибает свою левую распухшую руку, глядя на нее сверху вниз.
— А что насчет твоей руки? — спрашиваю я.
— Заживет.
На этаже наступает тишина.
— Знаешь, — говорит Уэст, — ты не сделала ничего плохого.
— Да. Так мне говорит Бриджит.
Но она говорит это только потому что так она должна была сказать. Я знаю, что она думает на самом деле. Это то же самое, что думаю я — что думают все.
Я сделала что-то не так. Я доверилась не тому человеку. Я совершила глупую ошибку. Я позволила Нейту воспользоваться мной, и обязана признать это.
Уэст качает головой, как будто слышит все эти мысли, но не верит.
— Ты сделала несколько сексуальных фотографий со своим парнем. Многие девушки так делают. Если бы какая-то девушка дала мне такие фотографии, я бы ни за что не выложил их в интернет, как бы я на нее ни был зол.
— Ты видел их?
— Все их видели.
Я закрываю глаза от жгучего давления в пазухах и за глазами.
Плач не входит в мое расписание.
— Он говорит, что не делал этого, — шепчу я.
— Это потому, что он придурок. Придурки врут.
— Мы можем не говорить об этом?
Он опускает голову, его взгляд снова падает на книги.
— Все, что я хотел сказать, это то, что я не думаю, что ты сможешь заставить это исчезнуть. Не так, как ты это делаешь.
У меня нет ответа. Мне слишком больно слышать его слова — мой худший страх — и второй раз за сегодня я чувствую, что это он причинил мне боль, хотя оба раза я сделала это сама.
Я снова и снова натыкаюсь на его локоть.
— Кэролайн.
То, как он произносит мое имя, заставляет меня поднять глаза.
— Знаешь, что? — спрашивает он.
— Что?
Он начинает катить свою тележку прочь. Повернув голову ко мне, он улыбается и говорит:
— За исключением этой щели между зубами, ты выглядела чертовски сексуально.
Он поворачивает за угол. Колеса скрипят, когда он въезжает в следующий проход.
Я не буду думать о том, что это значит, что я не испытываю к нему отвращения.
Или что я стою здесь, обхватив руками свой торс и улыбаюсь своим ногам.
Все слишком запущено, поэтому я просто не буду об этом думать.
Я не буду задаваться вопросом, прав ли он, а я не права — если все, что я сделала, чтобы попытаться спасти свое будущее, бессмысленно и на самом деле я должна делать что-то другое. Бороться за себя, как-то иначе.
Сейчас я не могу справиться с этим. Я могу только глубоко вдыхать и пытаться заставить себя вспомнить, что у меня дальше по расписанию. Где я должна быть. Что я должна сделать, чтобы дожить до конца этого дня.
Это моя борьба. Единственное, что я знаю, как сделать, чтобы вернуть свою жизнь в прежнее русло. Похоронить фотографии, восстановить свою репутацию.
Это моя борьба и я не сдамся.
Две недели спустя меня разбудил кошмар.
Такое случается часто.
Я скатываюсь с кровати и скольжу ногами по прохладному полу, пока не нахожу в темноте свои шлепанцы. Беру ключи с комода. Сжимаю их ладонью, чтобы они не звенели.
Когда я натягиваю толстовку через голову, задерживая дыхание, потому что хочу быть тихой, плед Бриджит колышется на верхней койке. Ее голова высовывается из-под одеяла.
— Куда ты идешь?
— Просто гулять. Вернусь через несколько часов.
Я чувствую вину за то, что разбудила ее, но ничего не могу с собой поделать. Трудно страдать бессонницей, когда у тебя есть соседка по комнате.
— Будь осторожна.
— Буду.