Глубже

Я задираю его футболку и следую вдоль его позвоночника вверх. Мышцы его плеч напрягаются под моими руками. Я опускаюсь ниже. Моя футболка задирается вверх. Мы целуемся и целуемся, и я нахожу способ извиваться, пока мой голый живот не касается его живота.

Ты чувствуешь это? Твоя кожа и моя?

Потому что я чувствую это везде. Я хочу этого. Я хочу тебя.

Я провожу ладонями по его бокам, по его плечам, по внутренней стороне рукавов его футболки, пока не кончается место на его твердых бицепсах. Его бедра упираются в мое бедро, пряжка ремня впивается в верхнюю часть ноги, а я впиваюсь ногтями в его кожу и опускаюсь еще немного вниз, ища лучшего расположения.

Ищу давления между ног.

Мне нужно знание того, что я делаю с ним, жар того, что мы делаем друг с другом.

Когда я достигаю цели, он ворчит и прикусывает губу. Его глаза — щелки, ноздри раздуваются, пока он глубоко и быстро вдыхает.

— Кэролайн.

Я ерзаю на выступе возбуждения в его джинсах, наслаждаясь тем, что могу сделать это с ним. Нравится давление, вес, то, как его поцелуй становится темнее и отчаяннее, и мы двигаемся вместе, синхронно.

Это не секс. Это лучше, чем секс.

Это Уэст.

Четверг. Я надела эту майку — эту смехотворную майку. Она должна была спадать с плеч. Предполагается, что она должна быть надета под рубашку, но я не сказала ему об этом, и как только мы ложимся, чтобы начать целоваться, она спадает с моего плеча и обнажает бретельку лифчика и немного самого лифчика.

Красное кружево.

Давай, Уэст. Поддайся искушению.

На этот раз все происходит быстрее. Его первый поцелуй голодный, и я рада этому, потому что скучала по нему, скучала по этому, я не думала ни о чем другом в течение двух дней. Его руки с отчаянием скользят вверх и вниз, в мои волосы, обратно к моим рукам.

Но этого больше недостаточно. Эти границы, которые он нарисовал на моем теле, тусклые следы карандаша. Я хочу большего. Мы оба хотим большего.

Мне больше не нужно быть хитрой, чтобы заполучить его между ног. Я дергаю его за ремень, и он оказывается надо мной, такой же твердый и горячий, каким я его помню, но лучше. Намного лучше. Он внезапно поднимается, чтобы посмотреть на меня. Его глаза в этом свете не хранят никаких секретов. Мой живот виден, одна чашечка бюстгальтера наполовину выглядывает, и его руки дрожат на моих запястьях, когда он тянет их вверх и скрещивает на подушке.

Я никогда не чувствовала себя такой желанной. Это наркотик в моих венах, головокружительный экстаз, который заставляет меня ухмыляться ему хорошо зацелованными губами. Это делает меня сильной.

Сделай что-нибудь, — приказываю я ему глазами и мелкими, беспокойными движениями бедер.

Сделай что-нибудь, или это сделаю я.

Он опускается, волосы падают ему на лицо, и снова целует меня. Он делает толчок, ощутимый толчок, и моя голова откидывается назад. Весь мой позвоночник выгибается дугой, подаваясь ему навстречу. Я мокрая, и хочу его пальцы. Я хочу, чтобы вся его рука была в моих джинсах, чтобы он нащупал мои трусики. Его рот на моей груди. Хочу, чтобы мы прошли все базы, одну за другой, в ближайшие полчаса.

— Пожалуйста, — говорю я.

Уэст дышит мне в ухо. Лижет мочку. Кусает меня.

— Это не повседневная майка.

Я ухмыляюсь в сторону второго яруса кровати надо мной.

— Пожалуйста.

Он снова садится.

— Сними ее.

С радостью.

Я с радостью соглашаюсь, и тут его руки оказываются… везде.

Везде. И не один раз.

Мой лифчик расстегивается спереди. Я показываю ему, помогаю, а потом лифчик исчезает, и он снова целует меня, его теплая ладонь на моей груди.

Длинные пальцы. Великолепные, умелые, ловкие руки. Он точно знает, что делать.

Точно.

— Сними это, — говорю я, дергая его за подол, и он снимает и бросает футболку на пол, снова ложась на меня сверху, кожа к коже, — о Боже, это лучшее, что когда-либо случалось с кем-либо в истории Вселенной. Я скольжу руками по его спине. Он оставляет дорожку поцелуев от моего рта к челюсти, вниз по шее.

Он облизывает мой сосок, и я умираю. Просто умираю.

Мы — руки и объятия, цветной свет на гладкой коже, тепло и пот в жаркой комнате общежития. Мы целуемся губами, толкаемся бедрами, создавая напряжение между моих ног.

— Это не может чувствоваться хорошо, — говорит он и расстегивает ремень, вытаскивает его из петель и бросает на пол. Он ковбой, его ремень — кнут. Это самые сексуальные четыре секунды действия, свидетелем которых я когда-либо была.