Глухарь в белом оперении

– Куда я еду? Домой. Муж – казах, офицер. Служит на Байконуре. Приезжал к нам на море отдыхать. Там и познакомились. Поженились. Я нисколько не жалею. Наверное, счастлива. Судьба. Только вот родители далеко. Переживают очень. По возможности летаю к ним со Светой. В этот раз чуть не оставила ее у них. Со слезами расставались. Я люблю свой родной городок у моря. А эти степи?.. Не могу к ним привыкнуть.

Она махнула рукой в сторону окна.

– Стараюсь его к себе переманить. Не знаю, что получится. Так и живем вот, как чай, разбавленный бальзамом. Понимаешь?

Она улыбнулась своей мудреной фразе. Что я мог ей посоветовать со своим-то жизненным опытом?

– А я женился, получается, год назад. Мальчишка у нас маленький. Все вроде нормально, но вот с работы придется увольняться. Сама подумай: сегодня пятьдесят шестые сутки командировки. Крестики всё на календарике ставлю. Работа интересная. Я за три года весь Союз объездил. Зарплата ничего, выходные. Но женатому как-то неуютно. Завтра в депо отчитываться будем. Наверное, решусь – заявление на увольнение напишу.

– Видишь, как получается. Нас ждут, а мы пиво пьем в вагоне-ресторане.

– Ничего мы не пьем. Света ведь ничего никому не расскажет. Верно?

Света сделала вид, что поела каши, и пыталась слезть с неудобного стула. Что мама, что я полностью подчинились поведению ребенка и пошли в свой вагон.

Эдика не было. Я его нашел играющим в карты в соседнем купе. На столе лежал карандаш и лист бумаги с начерченным на нем правильным квадратом и цифрами вокруг него. Преферанс. Эдик мне взглядом показал, что все в порядке. Пулька была в самом разгаре. Я подсел посмотреть за игрой, но ни один из игроков даже не позволил мне посмотреть его карты. Все было серьезно. Я вернулся в свое купе.

Света безмятежно спала. Ее мама рядом делала вид, что спит, откинув руку с кольцом на пальце. На столе стояла бутылка Рижского бальзама. Я прилег на соседний плацкарт и пытался уснуть. Ничего не получалось. Как-то осмелился протянуть свою руку навстречу ее руке. Вагон покачивало, и не сразу, но все-таки это случилось. Прикосновение наших пальцев. Вия не отдернула руку, а чуть раскрыла ладонь. Произошло какое-то мимолетное рукопожатие – не более. Я спросил у нее, зная, что она не спит:

– А если твой бальзам не разбавляя выпить, ничего не будет?

– Наверное, не смертельно. Очень терпкий вкус. Сладко-горький…

…Вовка неожиданно остановился, и мои лыжи ткнулись в его ноги. Он тихо произнес:

– Заяц.

Впереди нашу утреннюю лыжню топтал свежий заячий след.

– Ночью пошел на кормежку. Где-то здесь рядом, в елочках. Фонарик сфокусируй.

Я своим китайским фонарем тоже стал освещать елочки в направлении движения следов зайца. Высветились в темноте отражением его глаза. Через пару секунд прозвучали два дуплета. Вовка пошел в направлении выстрелов и вскоре принес тушку, радуясь добыче как ребенок:

– И как мы его, а! Можем же еще что-то. Ночью!

– Ладно, пошли. Суй себе в рюкзак. Завтра десятикласснику отдашь. Пусть разделывает. Сможет?

– Точно, хорошая идея. Нужно же как-то приучать их к охоте.

Вновь в ночном лесу заскрипели крепления лыж…

…Я привстал и повернул защелку на закрытой двери, потом почему-то сел и прикоснулся к бутылке. Отвернул пробку и понюхал горлышко. Вия в этот момент протянула руку к двери, демонстративно повернула защелку обратно и чуть приоткрыла дверь. Наши взгляды встретились. Я не знаю, на что похожа была моя улыбка, но ее была ослепительна. Она села за столик и произнесла голосом заговорщика:

– А что, давай по чуть-чуть. За нас! Ты пообещаешь мне завтра написать заявление на увольнение, а мне – терпения, как жене офицера!

– Замечательный тост!

Мы выпили. Вязкая жидкость с незабываемым вкусом растеклась по горлу, так и не скатившись в желудок.

Потом неожиданно появился возбужденный Эдик. Закрыл дверь, сел и смотрел в одну точку. Мы с Вией с любопытством смотрели на его странное состояние. Он был еще в игре. Просчитывал в уме какие-то варианты расклада карт. Потом достал из брюк деньги, пересчитал их и положил во внутренний карман. Я все понял.

– Вия, тебе с нами повезло. Завтра Эдик нас в ресторан ведет. А, Эд?

– Сходим. Здесь хватит. Обещаю. Но нужно еще с проводником поделиться. Иначе нас с вагона не выпустят.

– Нет, мальчики, мне выходить. Скоро Байконур. Завтра меня здесь не будет.

Через несколько часов она вновь попросила меня перенести тяжелую сумку. Поезд остановился. Ее встречал с огромным букетом белых роз молодой человек в военной форме с глазами, как у Светы. Прямо на вокзальной площади стоял военный уазик. Чуть заметным движением, не поднимая руки, она помахала мне ладонью.

Купе опустело. Нам с Эдиком предстояла еще одна ночь. Утром в Троицке мы покинули поезд. Красивую бутылку с остатками Рижского бальзама Эдик забрал себе. Для него это была просто халява. А для меня? Не знаю. Бальзам он и есть бальзам. Что-то такое, о чем можно будет неожиданно вспомнить спустя много лет, ночью на припорошенной лыжне…

Потом, уже после звонка сыну, мы, уставшие горе-охотники, ждали машину у асфальта, и я спросил у Вовки: