Глупая сказка

– Это я, Захарыч, – сказала женщина негромко, но человек услышал. Лицо исчезло. На веранде послышались тяжелые шаги, заскрежетал засов, дверь раскрылась, и на крыльце появился толстый человек в пижамных брюках и в майке.

– Тебе чего, Васильевна? – спросил добродушно толстяк.

На женщину пахнуло свежей водкой и луком.

– У меня дело к тебе, Захарыч, – сказала женщина.

Захарыч почесал под майкой грудь.

– Какое еще дело ночью? Соль, что ли, кончилась?

– Мне нужен шприц, Захарыч… – почти шепотом сказала женщина.

– Шприц? – удивился толстяк, – Зачем тебе шприц?

– Сделать корове укол.

– Укол?

– Да…

– Заболела, что ли?

– Заболела…

– Так я ее только что видел. Шла со стада веселая.

– Пришла веселая, а сейчас заболела.

– Объелась, что ли?

– Не знаю… Лежит, и слезы из глаз текут. Дай шприц, Захарыч. Лекарство у меня есть… Я сама ей укол сделаю…

– Ты бы лучше ветеринара вызвала.

– Знаешь же… далеко…

Толстяк в задумчивости опять почесал грудь.

– Ну, а чего ты ко мне пришла, Васильевна? Откуда у меня шприц? Подумай.

– Ты же научный человек, Захарыч… Опыты делаешь… Значит, должен у тебя быть.

– Нет у меня никакого шприца. И чего тебе взбрело в голову? – Толстяк повернулся, чтобы уйти, но женщина неожиданно проворно взбежала на крыльцо и схватила его за руку.

– Ну дай, Захарыч!

Свет из окна теперь падал на голову и лицо женщины. Волосы у женщины были седыми, а лицо сморщенным, изможденным. Тени делали его похожим на маску, которые привозят туристы из экзотических стран.

– Ну дай, Захарыч! Я же знаю, у тебя есть!

– Нету! Отцепись от меня! – Толстяк стал раздражаться.

– Зачем врешь? Ведь есть.

– Ну есть… – сдался толстяк. – Есть маленький. Для мышей… Он тебе не подойдет.

– Подойдет, Захарыч! Подойдет!

– Вот привязалась. Сказал, не подойдет. Это импортный, совсем маленький, мышей колоть. И игла у него золотая… Поняла? Золотая. А ты им корову хочешь… Соображаешь? Забьешь шерстью, поцарапаешь…

– Я шерсть выстригу, Захарыч…

– Вот дура баба! Иголочка-то тонюсенькая, а шкура у твоей коровы – броня! Пусти!

Мужчина вырвал руку и пошел к двери.

– Подожди…

Что-то в голосе женщины заставило толстяка остановиться.

– Ну чего еще? Сказал, не дам, значит, не дам…

– Ради того, что между нами было… – сказала женщина шепотом и опустила голову.

Секунду толстяк смотрел на нее, выпучив глаза, потом рассмеялся:

– Вон оно что… Я уж и думать забыл… Ну рассмешила, Васильевна… А ты еще помнишь?

– Что было – из жизни не выкинешь, Наум…

Захарыч перестал смеяться, грустно покачал головой.

– Да ты посмотри на себя, Васильевна… И на меня… Мы же теперь совсем не те, кем были. Ну насмешила, Васильевна…

– Дашь шприц?

– Нет.

Толстяк решительно повернулся спиной к женщине.

– Постой…

Захарыч обернулся.

– Мне уже скоро умирать, Наум…

– Ну и что? Хочешь исповедоваться? Я тебе не поп. Все там будем.

– Послушай, дашь шприц – я на тебя дом запишу… У меня нет наследников…

Наступило молчание. Потом толстяк медленно спустился на ступеньку и приблизил свое лицо к лицу женщины.

– А ведь, Васильевна, шприц тебе не для коровы… – сказал он, ловя ее ускользающий взгляд.

– Не для коровы? Вот еще… Для кого же тогда? – пробормотала женщина.

– Может, для волка или рыси, – шепнул толстяк, дыша луком, – но только не для коровы…

* * *

Мужчина подождал, пока за женщиной захлопнется дверь, поднялся с кровати и вышел из дома. На четвереньках, словно собака, пересек он залитый луной двор, стараясь держаться в тени забора, достиг ближайшей сосны и прижался к ее стволу. Теперь он был в безопасности. Тщательно, фиксируя каждую деталь, каждое движение, как привык за многие годы, человек осмотрел ясно проступавшие в лунной мгле дома кордона, ощупал взглядом тропинку, уходящую от кордона в лес, и затем, уже уверенный, что никого нет, все же еще раз огляделся вокруг.

Он был один. Тени от деревьев, забора тянулись полосами, переплетались в узоры. Но тени были плоскими, там никто не прятался.

Тогда человек проскользнул от первой сосны ко второй, затем к третьей и вскоре вступил в холодный ночной лес. Здесь ему были знакомы каждый кустик, каждая тропинка. Человек прислушался. Но все было тихо, лишь высоко вверху возилась, мучаясь бессонницей, какая-то птица.

Человек сделал несколько шагов, нагнулся и пошарил в дупле под сосной. Он нашел то, что искал: жестяное ведро, короткую саперную лопатку и длинный тяжелый, завернутый в серую мешковину сверток.

Человек взял все это в руки и, часто озираясь и прислушиваясь, словно опытный старый зверь, пошел по тропинке в глубь леса.

Он шел, наверно, с час, и за это время ему никто не встретился: ни зверь, ни человек Только подходя к речке, человек услышал, как недалеко, продираясь сквозь кусты еловой посадки, кто-то идет.

Человек присел и затаился, положив возле себя без звука ведро, лопату и длинный сверток. Он умел это делать: класть предметы без звука. И умел сидеть не шелохнувшись. Часами…