Глупая сказка

Наша Мама хорошая. Она умная, красивая, добрая и немного загадочная, так как работает в «ящике», то есть в секретном научно-исследовательском институте. Иногда, когда мы выходим из дома вместе, я провожаю Маму до стеклянных дверей серого здания с черной вывеской, на которой золотыми буквами написано: «Научно-исследовательский институт». А что за институт – не сказано. И Мама никогда про него ничего не говорит. Мама работает в этом институте уже три года, а я так и не знаю, что исследует этот научно-исследовательский институт. Хотя в силу природного человеческого любопытства, конечно, пытался узнать хоть немножко о Маминой работе.

– Если бы это был не ты, а кто-нибудь другой, – говорила Мама в ответ на мои расспросы, – я бы подумала, что ты шпион.

И все-таки, хоть я никогда и не был шпионом, мне очень хотелось узнать, чем занимается Мамин институт. Что это за жизнь, если не знаешь, что делает твоя собственная жена?

Наша Мама – инженер по горячей обработке металла Когда я учился в десятом классе, нас водили на экскурсию в цех горячей обработки металла. Тогда мимо моего уха просвистела небольшая раскаленная болванка, и я до сих пор вспоминаю этот цех с уважением. Люди, работавшие в нем, носили металлические каски, толстые кожаные фартуки, очки-консервы и рукавицы почти до плеч. Признаться, в самом начале, когда я ухаживал за Мамой, меня очень смущала ее будущая специальность. Я представлял, как хрупкая Мама бегает по цеху, увертываясь от раскаленных болванок, в кожаном фартуке, металлическом шлеме, очках-консервах, рукавицах до плеч, а потом перебинтованную, падающую от усталости я веду ее домой, и мне было очень жалко Маму и немного себя.

Каково же было мое удивление, когда после Маминой учебы прошел год, два, три, а на Маме не появилось ни единой царапинки. Более того, на работу Мама одевалась, словно в театр: светлый костюм, туфли-лодочки, сложная прическа, французские духи. Возвращалась Мама точно такой же, какой уходила. Когда я время от времени спрашивал Маму, почему она не получает никаких производственных травм, хотя занимается горячей обработкой металла, Мама загадочно отвечала:

– Ты думаешь, горячая обработка металла и есть горячая обработка металла?

– Возможно, и нет… Но, однако… Скажи хоть чуть-чуть. Намеком. Я пойму.

– Если бы ты был не ты, а кто-то другой, – говорила Мама уже с некоторым раздражением, – я бы подумала, что тебе нужны сведения о нашем институте.

– Какие сведения? Я просто хочу знать…

– Что ты хочешь знать?

– Ну… это… чем занимаешься…

– А чертежи тебе не нужны?

– Что ты! – испуганно махал я руками. – Какие там чертежи!

– Может, тебе принести образцы нашей продукции? – Мама начинала уже сердиться по-настоящему.

Я испуганно замолкал, так как в нашей семье Мама самая нервная и мы все бережем ее здоровье. Насколько это, конечно, возможно, ибо, если уж говорить честно, у нас все в семье нервные, а из всех нервных я самый спокойный. Поэтому я стараюсь не раздражать Маму.

Особенно много волнений у Мамы накануне институтских собраний, конференций и симпозиумов.

– Все уже сшили себе новые костюмы, – нервно говорит Мама приблизительно за две недели до какой-нибудь конференции. – Одна я, как дура, буду в старом.

– Сшей и ты себе, – говорю я.

– Я себе сшить не могу, – отвечает Мама раздраженно.

– Почему? – удивляюсь я. – Возьми и сшей.

– Ты безответственный человек, – говорит Мама.

– Но почему все себе шьют, а ты не можешь? – спрашиваю я.

Мама теряет терпение:

– Потому что у всех мужья как мужья, а ты борец.

– Ну и что из этого?

– Ты ешь одно мясо! У нас почти вся зарплата уходит на продукты.

Я смущенно замолкаю, потому что действительно ем почти одно мясо.

– Могу перейти на рыбу, – говорю я виновато – Рыба – прекрасный заменитель мяса.

У нашей Мамы доброе сердце.

– Ну что ты, – говорит она, гладя меня по плечу. – Рыбу едят всякие мелкие спортсмены. А ты ведь мастер спорта и даже теперь – тренер.

Я молчу, потому что это правда.

– Во всем виноват этот нахал, – говорит немного смущенно Мама, имея в виду Риса (ей стыдно вырвавшихся слов о мясе). – С каждой зарплаты мы покупаем ему игрушки чуть не на двадцать рублей. Если все это сложить… получится мне костюм.

– Надо немедленно прекратить это безобразие, – говорю я.

– Немедленно и бесповоротно, – говорит Мама.

Но прекратить безобразие очень трудно. И виновата прежде всего сама Мама, так как она покупает игрушек больше всех нас, вместе взятых. Чтобы подлизаться к Рису.