Сердце Энджи колотилось под маленькими шелковыми треугольниками верхней части изумрудного бикини, который она купила в одном из многочисленных сиднейских пляжных бутиков. Она знала, что неизбежно снова столкнется с Риккардо, но только не здесь и не сейчас. Не в тот момент, когда она не была готова к обороне и не успела принять того холодного и равнодушного выражения лица, с которым собиралась встретить его, когда в итоге день их встречи настанет.
Риккардо остановился перед ней и какое-то время просто смотрел на нее. Блеск его черных глаз не был особенно приветливым.
— Привет, Энджи.
Энджи сглотнула.
— Привет, Риккардо.
Они стояли напротив друг друга.
— Разве никто не собирается меня представить? — робко произнесла Сэлли. — Я Сэлли, сестра Энджелины.
— А меня зовут Риккардо Кастеллари, и я очень счастлив познакомиться с вами, Сэлли. Но я хотел бы поговорить с вашей сестрой наедине, если вы не возражаете.
— Конечно, конечно, — закивала Сэлли. — Приходите потом в дом. Пошли, Тодд.
Тодд поднял глаза:
— Кто этот дядя, мамочка?
— Это друг тети Лины. Пойдем, ты увидишь его потом. Или, по крайней мере, я думаю, что увидишь.
Энджи смотрела вслед своей сестре и племяннику, которые удалялись по пляжу в сторону дома. Во рту у нее пересохло. Потому что, хотя белый песчаный пляж и был полон другими отдыхающими, у нее возникло чувство, что мир сжался в этот момент и они остались вдвоем, пристально и враждебно смотря друг на друга, словно воюющие стороны. Какое право он имел смотреть на нее так зло?
— Что ты здесь делаешь, Риккардо? — холодно спросила она.
Ее безразличие вызывало в нем желание схватить Энджи в объятия и грубо прижаться к ее губам.
— А ты как думаешь? — горячо воскликнул он, наконец оторвавшись от Энджи. — И какого черта ты устроила этот мелодраматический побег, уехав из той проклятой страны и не сказав мне ни слова о том, куда направляешься?!
Ну и наглость!
— Как ты думаешь почему? Да потому, что позвонила
Он насупил свои черные брови:
— Неужели все дело только в этом, Энджи? В этом треклятом платье?!
— Да! — Она помотала головой. — Нет!..
— Позволь я расскажу тебе об этом платье.
Ей хотелось заткнуть уши.
— Мне безразлично все, что касается этой тряпки!
— Ну, а мне нет! Так что ты лучше, черт возьми, послушай! — Он сделал глубокий вдох. — Пола заказала его у одного известного дизайнера и указала мой счет, не спросив моего разрешения. Она частенько проделывала такие вещи. Она хотела, чтобы мы поженились, вот только я не хотел. Поэтому мы разошлись. Через какое-то время, много позже, это платье было доставлено в мой отель в Нью-Йорке. Мне не хотелось общаться с Полой по какому бы то ни было поводу, поэтому я просто привез платье с собой в Англию. Собирался отдать в какой-нибудь благотворительный фонд или выставить на аукцион. Но что-то заставило меня в тот день подарить его тебе…
Энджи прекрасно знала,
— Не важно, как оно попало ко мне или почему ты мне его подарил, хотя, если бы ты повел себя честно с самого начала, было бы лучше…
— Подарить женщине платье, сказав, что на самом деле оно предназначалось кому-то еще? — изумился Риккардо. — Даже моих скудных знаний в области женской психологии достаточно, чтобы понимать, что такая затея обречена на провал.
— Ну уж у тебя-то было много возможностей для изучения женской психологии! — фыркнула она.
Он сверкнул на нее своими черными глазами:
— Может быть, и было, но ни одна из женщин не была такой упорствующей и разъяренной, как ты сейчас, Энджи Паттерсон.
Она устало покачала головой, вдруг сообразив, что слишком большое значение придавала этому платью. Она не могла больше обвинять Риккардо. Это был обычный подарок босса своей секретарше, а она прореагировала на него с восторгом женщины, которой только что подарили перстень с бриллиантом…
— И тем не менее это не важно, — прошептала она. — Платье — лишь повод. Оно позволило мне понять, как глупа я была. На самом деле я должна была бы быть благодарна этому платью.
Риккардо нахмурился. Она произнесла эти слова, словно в бреду, как тогда, когда у нее была температура. И когда он увидел ее такой беспомощной и ранимой, и обтирал ее тело, и давал попить воды — заботливо, словно крошечному котенку.
— О чем, черт побери, ты говоришь?
Он никогда не поймет, пока она не скажет ему все, как бы больно ей это ни было.