Глупости зрелого возраста (СИ)

— Не прямо, конечно. Фигурально. В общем, послал меня подальше.

— Из-за чего?

— Так я тебе и скажу, — Рубаняк потер задумчиво подбородок: — Все вы двурушники. На совещаниях ругали бабу последними словами, а сами слюни в тихую распускали.

— Ну, тебя, совсем запутал.

— В общем, правильно ли я понял: ты со дня на день разводишься и начинаешь ухаживать за Лужиной?

Так радикально Иван не мыслил, но назло пьяному Рубаняку, буркнул:

— Да.

За что и получил. Невзирая на приличный вес, Рубаняк взвился вороном из своего кресла, мгновенно преодолел разделяющее их пространство и заехал Ивану в солнечное сплетение. И хотя удар не получился — Сева не рассчитал, да и Ильин успел увернуться — ответные действия не заставили себя ждать. Пальцы Ивана сложилась в кулак, рука размахнулась и полетела в физиономию директора.

Драка удалась на славу. Но, к счастью, не затянулась. Спустя пару минут запыхавшиеся бойцы прекратили сражение. Тяжело дыша, Ильин поднялся с ковра, на котором происходила битва века, протянул Севе руку и даже помог привести себя в порядок. Стряхивая пыль с руководящего плеча, он спросил участливо:

— Ты что совсем рехнулся?

— Да, — признался Рубаняк. — Я и с Генрихом подрался.

Представить, что рациональный как таблица умножения, Сева ходит по квартирам «соперников» и при помощи кулаков выясняет отношения, было совершенно невозможно. Однако порванная футболка и ноющее от боли плечо были весомым аргументом. И все же Ильин решил удостовериться и потянулся к телефону.

— Алле, Генрих, ты не в курсе, что там с нашим Севой? Звонил, пьяный, глупости какие-то болтал.

Рубаняк, будто речь шла не о нем, с безразличным видом разглядывал содержимое книжного шкафа.

— Придурок, он, настоящий придурок, — Голос главного бухгалтера, невзирая на не лестные эпитеты был по обыкновению спокоен. Констатация фактов не требовала эмоций. — Ввалился ко мне, учинил драку, вазу разбил.

— Что просто так ввалился и с порога стал драться?

— Практически.

Выяснить истинную причину происшествия не удалось. Генрих держался, как партизан на допросе, и имя Ирины не назвал.

— Вот видишь, — почти торжествующе произнес Рубаняк. — Я рехнулся.

Возражать Иван не стал. И как хороший психолог в дальнейшем решил с «больным» не спорить. Впрочем, ему бы это не удалось. Рубаняк вернулся на кухню, допил с горла остаток водки и разразился часовой тирадой.

Оказывается, в пятницу Ира пригласила Севу в ресторан, потом поехала к нему домой, осталась ночевать, говорила правда все время про деньги, но это от неловкости и смущения.

— И как она в постели? — замирая от отвращения к самому себе, тихо спросил Иван.

— Ни как. Ничего у нас не было, — совершив чистосердечное признание, Рубаняк перешел к главному. — Но, ты к ней не лезь. И Генрих пусть дорогу забудет. Эта баба не для вас.

— А для кого? — скучно спросил Ильин.

— Для меня, — директор даже удивился чужой несообразительности. — Ей, конечно, корове бодливой, надо рога пообломать, но я справлюсь. А вы не мешайте. Она меня выбрала. Меня. Понял? Впрочем, ты мне не конкурент. Ты женат, кольцо с пальца не снимаешь, значит, ждешь свою благоверную из Харькова. Так что будешь рыпаться, я твоей супружнице постучу, она примчится и вмиг тебя отучит на других баб заглядываться. И на Генриха управу найду. А то больно умным стал. Я ему одно, он мне другое. Не пара ему Ирочка, и тебе не пара. А мне пара. Понял?

— Вроде бы.

— Тогда уложи меня спать, а то я сейчас умру.

Сева отключился, едва коснулся головой подушки.

Иван убрал на кухне, постоял у окна, поглазел на мутный вечерний сумрак. Он ничего не чувствовал. В каменном безразличии отправился к компьютеру, проверил почту. Ага, наконец-то пришла долгожданная весточка.

«Здравствуйте, Илюша. Представляете, сижу, реву, кляну свой дурацкий идеализм. Ну, почему, я такая глупая и когда, наконец, поумнею? Не стану утомлять вас лишними подробностями, но то, что в пятницу казалось грандиозным и гениальным планом, сегодня представляется не менее грандиозным идиотизмом. Ира»

— Вот, сука…

Иван тяжело вздохнул. Из соседней комнаты раздавался богатырский храп Рубаняка; ныло, пострадавшее в драке, плечо; где-то на другом конце города потирая синяки, Генрих жалел о разбитой вазе. Виновница бед — Ира Лужина — тоже страдала. Бедняжке не удалось одержать очередную победу. Сева отказался играть отведенную ему роль, сломал, навязанный сценарий, наговорил, а может, и наделал всяких обидных глупостей.

«С — У–К — А», — напечатал Ильин и поспешно стер четыре заглавные буквы. Нынче краткость не казалась сестрой таланта. Переполнявшие сердце чувства требовали большего пространства.

«Она меня выбрала… — слова Севы крутились в голове вперемежку с собственными мыслями: — Эта тварь выбирает то Колю, то Севу, кого угодно только не меня».

«С — У–К — А», — напечатал Ильин еще раз, снова стер и взамен короткой, выдал развернутую версию: